ее по той руке, которой она сжимала руку кавалера, и приговаривала:
– Матушка, отпустите его, отпустите.
Старуха наконец ослабла, выпустила его руку. Кавалер с трудом встал с колена. Благочестивая Анхен принялась выпроваживать мужчин из покоев, она была взволнована:
– Растрогали вы чем-то матушку, как бы припадка не было, ступайте, ступайте. Пусть поспит.
Волков, Сыч и Максимилиан кланялись старухе уже на выходе.
Анхен проводила их до ворот, но была так перепугана чем-то, что прощалась коротко, а как дверь за мужчинами привратник Михель Кнофф закрыл, так она поспешила вернуться в покои матушки Кримхильды. Стала на колени возле ее кровати, взяла руку старухи в свои руки и заговорила:
– Матушка, скажи, кто это был? Что за человек? Чем страшен он так?
Старуха кряхтела в ответ да косилась на нее. Но девушка словно понимала ее, кивала согласно. Еще одна молодая женщина, что сидела здесь же возле кровати, по лицу Анхен видела, что та все больше и больше волнуется. Наконец Анхен встала с колен и сказала:
– Марта, матушка просит тебя выйти.
Повторять нужды не было, Марта тут же встала и покинула комнату, а Анхен подошла к двери и заперла ее на засов. Старуха все еще что-то хрипела, но красавица не глядела в ее сторону, она стала быстро сбрасывать с себя вещи на пол. Разделась догола и полезла под кровать, вытащила из-под нее ларец, отперла его ключом и оттуда достала красный бархатный мешок, с которым бесцеремонно уселась на кровать к матушке, и из мешка извлекла белый, как молоко, стеклянный шар. И стала в него смотреть, медленно приближая шар к глазам. Старуха все кряхтела и кряхтела, но благочестивая Анхен на нее внимания не обращала, все глубже погружаясь в шар.
Трактирщик из «Безногого пса», Езеф Руммер, замерз в большом сарае. Хоть и отвязал его Сыч перед уходом, хоть и жаровня имелась, и щепок на полу было достаточно, но разжечь огонь оказалось нечем.
Он подошел к двери сарая, стал глядеть в щель между стеной и дверями и увидал лодочника. Клаус собирался варить смолу для большой лодки, и тогда трактирщик стал стучать в дверь, надеясь привлечь его внимание. Он думал просить у лодочника огонь, чтобы согреться, а вышло все еще лучше. Лодочник пришел узнать, кто там у него стучит в сарае, отпер дверь и, увидев трактирщика, немного перепугался:
– Господи, а вы тут откуда?
Поняв, что лодочник перепуган, хитрый трактирщик решил быть посмелее и заговорил:
– Так ты, бандит, с ними заодно?
– Что? – удивлялся лодочный мастер.
А Езеф Риммер уже выскочил из сарая и пошел быстро к воротам:
– Уже я-то скажу кому нужно, что вы тут бандитствуете!
– Да помилуй Бог, – только и смог ответить Клаус Венкшоффер, глядя, как трактирщик к воротам уже бегом бежит.
Но долго пузатый трактирщик бежать не мог и, как только вырвался на улицу, двинулся шагом, обходя длинные лужи в дорожной колее. Но шел быстро, намереваясь в магистрате доложить страже, что разбойник его в плен брал, а людишки разбойника его пытали. А перед этим, ночью, человека они до смерти зарубили в покоях у себя. Уж лейтенант городской стражи Вайгель знает, что с такими разбойниками делать.
* * *
… Дом был красивый, чисто выбеленный, стропила и брус черные, даже окна небольшие со стеклами в нем имелись.
– Максимилиан, стучи в дверь, а я сзади зайду, – командовал Сыч.
Он спрыгнул с лошади и протиснулся в узкую щель между строениями, пошел в обход, а Максимилиан пошел к двери и стал колотить в нее, не стесняясь. Сначала он стучал, а потом стал прислушиваться, не шумит ли там кто внутри, потом опять стал колотить, и, когда кавалер уже думал, что им никто не откроет, дверь распахнулась, а на пороге стоял Сыч. Он сделал знак: заходите. Волков спрыгнул с коня и пошел в дом. Если Максимилиан удивился тому, что Сыч дверь открыл, то для кавалера это было в порядке вещей: Сыч всегда знал, что делать.
В доме повсюду была чистота: на столе лежала скатерть, камин убран – ни углей, ни сажи, подсвечники на комодах без свисающего воска, свечки в подсвечниках. Богато жила ведьма. Кавалера это удивило: он видел только одно жилище ведьмы, и оно напоминало гниющую свалку, а тут все идеально, только кошками воняло невыносимо.
– Сбежать хотела через задний ход, – улыбался Сыч, приглашая Волкова в другую комнату.
– Вильма? – обрадовался Волков, идя к нему.
– Если бы, – Сыч качал головой, – девка какая-то. Может, дочь, может, служанка. Сейчас спросим.
Там на полу сидела и попискивала девица лет пятнадцати-шестнадцати. Одета она была небедно, платье чистое, сама опрятна. Волков сел на стул возле окна, огляделся и спросил у нее:
– А чего тут так котами воняет?
Та взглянула на него – перепугана, глаза заплаканы, но красивая. Совсем молодая. Нет, не шестнадцать ей, четырнадцать-пятнадцать.
– Вильма любила кошек, – отвечала она.
– А ты? – продолжал кавалер.
– Я тоже любила. Раньше. Этих не люблю, злые очень.
Волков ни одного кота не видел, только вонь от них стояла.
Сыч склонился над девицей, погладил по голове сначала, а потом взял за шею и, заглядывая ей в лицо, спросил с угрозой:
– Бежать-то зачем хотела?
– Вильма велела, говорила, если люди незнакомые придут, дверь не отпирай, ломиться будут – через заднюю дверь уйди.
– А потом куда идти?
– В приют к матушке, авось благочестивая Анхен меня не прогнала бы.
– И там Вильму ждать?
– Да, – девушка кивнула.
– А где она сама?
– Не знаю, как ушла вчера, так до сих пор и не было ее.
– Звать-то тебя как? – спросил Волков.
– Эльза Фукс.
– Ты ее Вильмой зовешь, значит, не мать она тебе? – предположил кавалер.
– И не служанкой ты тут живешь, – говорил Сыч, беря девушку за ухо и разглядывая золотую сережку, а потом и золотое кольцо на ее руке. – И не сестра ты ее. Кто ж она тебе?
Девица опасливо глядела на него снизу вверх, потом на кавалера и ничего не отвечала. Видно, боялась, а вот чего – неясно.
– Как ты с Вильмой познакомилась? – спросил Волков, пытаясь ее разговорить. – Давно ли?
– В прошлом году, – сразу начала Эльза, – мы с родителями и с братом в Эйден переезжали, там у меня дядя помер, вот мы и поехали к нему, у него пивоварня была. Приехали сюда, тут на ночь стали, а утром ни родителей, ни брата не было уже, и добра нашего не было нигде, и коня не было с
