— А ты в серьезных моментах начнешь шутить, что будет неясно, где правда, а где твоя шутка, — отпарировал Блейк.
— А можно задать его вам обоим и посчитать по половинке? — спросила я.
Мне такая идея пришлась по душе, вот только не посчитают ли это мужья за жульничество? Кстати, насчет жульничества. Разве честно, пока мы тут обсуждаем такие темы, пытаться меня... соблазнить? Почему Блейк не убирает свою руку, а продолжает гладить через платье? Я не сдержала и положила свою руку поверх, заставляя остановиться.
— Значит, про нашу работу? — вздохнул Глен. — Ненавижу ее иногда.
— Не верь ему, он редкостный любитель засидеться за документами допоздна. Иногда до фанатизма доходит. Один раз просидел трое суток, вышел из комнат и грохнулся в голодный обморок, потому что запретил слугам входить, а те побоялись его отвлекать. Если бы не вышел, наверное, так бы и умер голодной смертью.
— А почему ты его не вытащил? — удивилась я. Если правильно поняла, то на Блейка никакие указы и просьбы не действовали.
— Почему? — ответил за него Глен. — Потому что он в одиночку расследовал дело. Он должен был принести лишь доказательства, но решил не мелочиться и вместе с доказательствами еще и преступника принес. В буквальном смысле: нашел, обезвредил, закинул в мешок и вывалил перед королями. Кстати, не знаю, ел ли он тогда, но судя по огромным синякам под глазами, точно не спал все те дни, что ловил предателя.
— То есть, вы оба те еще трудяги и безмерно любите свою работу, верно? — сделала я выводы. — Удивительно.
— О да-а-а, прямо поразительно. Слышать такое от человека, который помешан на своей медицине, — рассмеялся Глен. — Скажи, вот скажи честно, ты в первую нашу ночь случайно записи медицинские не делала? Или, может, представляла нас в качестве анатомических образцов?
Наверное, Глен шутил, и мне нужно было посмеяться, но я вспомнила, о чем думала, когда впервые увидела их тела и... отвела взгляд.
— Ты серьезно?! — взвыл Глен. — Ты серьезно-о-о-о. О древние маги!
— Ну уж извините! Но вы сами виноваты! Если бы ваши тела не были столь совершенно, я бы вообще ни о чем таком не подумала! — возмутилась я.
— А тебе было с чем сравнивать? — тут же спросил Блейк.
— Или ты сравнивала с анатомическими образцами? — тут же добавил Глен.
Я посмотрела на обоих максимально укоризненно. Судя по лыбящемуся Глену и чуть посмеивающемуся Блейку вышло у меня не очень.
— Мне было с чем сравнивать, — обиженно сказала я. Вот уж чего никогда за мной не водилось, так это голословных суждений. — Знаете, сколько я перевязок сделала воинам Остеона? Когда я только обучалась, то ежедневная практика по пять часов была нормой, а мое обучение длилось больше пяти лет.
Глен восхищенно присвистнул:
— Как у вас все серьезно. Кажется, я знаю, каким будет мой вопрос.
— А вы так и не ответили на мой. Но чтобы вы понимали, у вас самые красивые тела из всех, что мне доводилось когда-либо видеть, — без малейших колебаний заявила я, а потом для убедительности добавила: — Я об анатомическом манекене думала всего минуту, а потом я думала только о том, как вы...
Прикоснетесь ко мне, поцелуете, сделаете меня своей.
Разумеется, это я не сказала. Бо-о-о-оже, да даже если это правда, я не могу говорить такие вещи. И без того много чего наговорила: у моих мужей, казалось, даже лица вытянулись от моих признаний.
— Убедительно, — сделал вывод Блейк, легко сжимая мое бедро. И то, что я пыталась удержать его руку, ни на что не влияло.
— Заниматься любовь в карете — плохая идея, — сказал Глен, закрывая лицо ладонями. — Но мне кажется, что я сейчас не утерплю, превращусь в чудовище и наброшусь.
— Я не против, — вздохнула я, пытаясь унять прошедшее по телу предвкушение. — Но только после того, как вы, наконец, ответите на мой вопрос. В чем все-таки состоит ваша работа? Тайная служба на королей?
— Блейк, ответь, а? Будь другом.
— Будешь должен, — хмыкнул Блейк. — Так сказала практически верно, Марион. Все королевские дела, которые должны оставаться тайно и которыми не могут заняться короли, выполняем мы, — ответил Блейк. — Или то, чем они не хотят заниматься. Это тоже нам приходится делать.
— Можно сказать, что мы первые лица после королей в Остеоне.
— То есть, если короли вдруг погибнут... — начало доходить дом меня.
— Или не обзаведутся наследниками, то нам придется сесть на трон и править Далерией, — закончил Глен. — Как-то так.
Глава 27
— Марион, Марион, измени выражение лица, прошу тебя, — со смехом сказал Глен. — У тебя сейчас такой вид, словно тебе предложили пройти через все существующие в мире пытки, а потом потребовали повторить.
— Лучше пытки, — полушутя ответила я.
Я королева? Сущий кошмар! Это же политика, интриги, козни и постоянные встречи для вежливых бессмысленных разговоров, где любой разговор превращается в театр. Вечная охрана, вечные ограничения и никакой медицины или чего-то более увлекательного, чем политика. Да и королева из меня как... богач из нищего.
— Блейк, кстати, тоже выбрал бы пытки, — рассмеялся Глен. — Он обожает расследования, но ненавидит политику. А во время балов и собраний вечно оставляет меня отдуваться за нас двоих. Эх, жалко короли не видели это твое выражение. Тогда бы у них с самого начала насчет тебя никаких подозрений не возникло.
— Я хотела спросить, а если с королями что-то случится, то разве не будут править их дети?
— Конечно, их дети. Первые Рыцари — это запасной вариант, если с королями что-то случается, а детей не остается. Обычно мы щит и меч государства, — сказал Глен, а Блейк добавил:
— А иногда и казначеи, управленцы и прочее-прочее.
— Получается, что сродни теневым королям Далерии? — вдруг дошло до меня.
— Можно и так сказать. Но мы еще и те, кто отвечает за... хм... адекватность управления. Если вдруг короли сойдут с ума и решат уничтожить свой народ, то мы можем уничтожить их. Как и они могут убить нас, если мы прекратим служить Далерии.
— Скажите, вы же мне это все рассказали не потому, что сомневаетесь в моих целительских способностях или недостаточном усердии по лечению Алисии? И хотите меня таким образом мотивировать, чтобы я усерднее следила за здоровьем королевы и я избежала описанной участи? — напряженно спросила я. Конечно, это навряд ли, но вдруг... вдруг они подумали, что я не использую все, что у меня есть для лечения Алисии? Хотя. Боже, какую глупость я только что спросила! Я поняла это ровно в тот момент, когда Глен засмеялся ни капли не сдерживаясь. И даже Блейк прыснул.
— Простите, я говорю глупости, — повинилась я.
— Ах-ха-ха, это не глупости, это просто гениально! — восхитился Глен. — Я еще никогда не встречал человека, который ненавидел бы власть до такой степени, что нес бы такой бред. Поразительно.
— Ну уж извините. Вся моя любовь досталась медицине, — сказала я. — На политику не осталось ни капли.
— Надеюсь, немного это любви ты дашь и нам, — тихо сказал Блейк. — А не только медицине.
— Вообще-то, это разная любовь, — вяло возразила я.
— Хорошо, если ты и впрямь это понимаешь, — сказал Глен. — Ну, мы ответили на твой вопрос? Или еще что-то хочешь узнать?
— Пожалуй, да, — ответила я. — Можете задавать свой вопрос. Кто начнет первый?
— Позже, — сказал Глен. — Мы уже практически вернулись в особняк. Боюсь, на мой вопрос нельзя будет ответить так легко.
— А на мой можно, — вмешался Блейк. — Марион, скажи, ты раньше когда-нибудь влюблялась в мужчину? В детстве или более сознательном возрасте?
— Нет, — я даже не задумалась над ответом. — Ни разу. Не влюблялась, не встречалась, я даже не уверена, что была ли к кому-то до Блейка симпатия большая, чем дружеская.
— Мы приехали, — сказал Глен, отворачиваясь. Но я успела заметить, что у Блейка, что у Глена уж больно довольное выражение лица.
Карета остановилась, Блейк ловко открыл дверь и помог мне выйти. Я остановилась перед каретой, засмотревшись на странную нитку, прицепившуюся прямо к окну кареты ровнехонько по центру стекла. Странно, как она туда попала? Я потянулась к ней, чтобы снять. Неожиданно нить превратилась в тонкую серебряную цепочку, а в голове у меня раздался чужой голос:
