– Вполне разумно, – шепнул я на ухо Энжерсу.
Энжерс все еще не мог прийти в себя после поединка с Брауном. Я тоже без особого энтузиазма ожидал момента, когда мне нужно будет давать показания.
Затем наступила очередь Руиса. Уцепившись обеими руками за перила, словно за поручни капитанского мостика в бурю, он ринулся в бой. Руис приводил цифры о росте числа заболеваний, говорил о низкой нравственности обитателей трущоб, о тревогах родителей, которые должны посылать своих отпрысков в одни школы с испорченными трущобными детьми.
Когда Люкас закончил задавать Руису дополнительные вопросы, время заседания уже почти истекло. На долю Брауна оставалось совсем немного времени, а Руис стал отвечать ему намеренно пространно с жаром профессионального оратора.
Мария Посадор и Фелипе Мендоса обменялись тревожными взглядами. Люкас и Энжерс тайно торжествовали.
– Он знает свое дело! – шепнул мне Энжерс. – Умный человек. Личный врач президента. Один из лучших врачей страны.
– Меня не интересует положение в Пуэрто-Хоакине! – запальчиво воскликнул Руис. – Меня волнует исключительно ситуация в Сьюдад-де-Вадосе. И речь здесь идет именно об этом! Я утверждаю, что здешние трущобы представляют опасность для духовного и физического здоровья населения. И чем скорее будут предприняты какие-либо меры по их ликвидации, тем лучше. Если трущобы сотрут с лица земли, рано или поздно на их месте что-то будет построено!
– Вы закончили допрос свидетеля, сеньор Браун? – вмешался судья.
Толстяк отрицательно покачал головой.
– Однако, к сожалению, мы должны отложить дело до завтра. На сегодня заседание закончено.
Брауну оставалось только вытереть пот с лица.
Я поспешил выйти из здания суда и у выхода столкнулся с Марией Посадор и Фелипе Мендосой. Пробормотав приветствие, я проследовал было дальше, но сеньора Посадор окликнула меня, чтобы представить своего собеседника.
– Наш великий писатель, о котором вы, вероятно, уже слышали.
Я холодно кивнул Мендосе.
– Читал ваши нападки на меня в «Тьемпо», – сказал я небрежно.
– Они направлены не лично против вас, сеньор, а против тех, кто втянул вас во всю эту историю, речь шла о движущих мотивах их поведения и поступков.
– Ну, это можно было бы, мне кажется, и объяснить читателям.
– Если бы вам были известны факты, лежащие в основе написанной мною статьи, думаю, у вас не возникло бы вопросов, сеньор Хаклют.
– Ну хорошо, – согласился я не без раздражения. – Я плохо информированный иностранец, а обстоятельства чрезвычайно запутаны и сложны. Так поведайте мне о них. Объясните, например, почему именно этот процесс вызвал такой огромный общественный интерес.
– Простите, сеньор Хаклют, – вмешалась Мария Посадор. – Поверьте, у нас больше оснований для огорчений, чем у вас.
Мендоса смотрел на меня горящими глазами.
– Да, вы здесь чужой, сеньор, – мы стараемся этого не забывать. Нам приходится бороться за то, чтобы в гражданском кодексе учитывались права людей, которые родились на этой земле. Мы стараемся оберегать их от интриг и махинаций иностранцев. Земля, на которой мы стоим, сеньор, не только территория города, но и часть страны, а интересы страны мы ставим превыше всего. Граждане иностранного происхождения, живущие в нашем городе, подобно вам, пекутся лишь о Сьюдад-де-Вадосе. А для нас он неотделим от всей нашей земли со всем населяющим ее народом. Но, к сожалению, кое-кто пытается разрушить свободы, которые мы однажды завоевали для него.
– Но граждане иностранного происхождения тоже должны иметь здесь свои права, – возразил я. – Они покинули родину, чтобы отдать свои силы созданию Сьюдад-де-Вадоса, и, естественно, не хотят спокойно наблюдать, как рушатся плоды их труда. Руис в своем выступлении достаточно ясно дал понять, что этот процесс связан исключительно с проблемами данного города. К тому же не будь здесь иностранцев, не было бы на этом месте никакого города.
– Руис, – Мендоса не скрывал отвращения. – Я открою вам, что скрывается за этим пошлым, наглым лицом.
– Фелипе, – предостерегающе тронула его за руку Мария Посадор.
Мендоса не обратил на это внимания.
– Вот вам факт для размышлений. Наш президент был уже однажды женат. Как верующий католик он не мог рассчитывать на получение развода, когда жена стала ему в тягость. Однажды она занемогла. Ее лечил доктор Руис. Не прошло и недели, как она умерла. Это не помешало Вадосу назначить того же Руиса министром здравоохранения и гигиены.
– Вы хотите сказать, что Руис виновник ее смерти?
– Фелипе, ты не должен так легко говорить о подобных вещах, – поспешила вмешаться сеньора Посадор.
– Вы совершенно правы! – поддержал я ее. – Нельзя на страницах прессы с легкостью разбрасываться обвинениями «этот – продажен», «тот – убийца», не приводя никаких доказательств.
– Доказательства имеются, – возразила сеньора Посадор.
Ее задумчивые глаза остановились на моем лице.
– Доказательств предостаточно, и можно гарантировать, что в случае падения режима Вадоса «доброго» доктора Руиса ожидает расстрел… Если он, конечно, не успеет спастись бегством.
– Так какого же дьявола вы до сих пор их не используете?
– Дело в том, – спокойно заметила сеньора Посадор, – что пока Вадос находится у власти, всякий, кто выступит против Руиса, неизбежно выступит и против самого Вадоса, а следовательно, приведет страну к катастрофе. Мы реально мыслим, Хаклют. Что изменится, если еще один убийца до поры до времени будет свободно разгуливать по улицам? Попытка же наказать его сейчас может повлечь за собой гражданскую войну. Здесь вокруг столько людей, которые взяли на свою совесть нечто более страшное, чем убийство. – Пойдем, Фелипе… – обернулась она к писателю. – До свидания, сеньор!
Она взяла Мендосу под руку, и они направились к выходу.
Я почувствовал горький привкус во рту.
В отеле меня ожидал мрачный полицейский. Он назвался Карлосом Гусманом и предъявил свое удостоверение.
– Речь идет об угрозе в ваш адрес, – заявил он на сносном английском и ограничился этим утверждением.
– Продолжайте, – сказал я.
– Якобы некий Хосе Дальбан… – добавил он и снова замолчал.
– Послушайте, – не выдержал я. – Говорить – так говорить, иначе мы не кончим.
Он огляделся вокруг. В холле было немноголюдно.
– Что ж, хорошо, сеньор, – шумно вздохнул он. – Я думал, вам больше по душе, чтобы наш разговор не привлекал внимания… Но как вам будет угодно. Мы не можем начать следствие на основании ваших ничем не подтвержденных косвенных улик.
– Иного я и не ожидал, – резко ответил я.
