Великий магистерий… Философский камень… Уроборос… Красная и зеленая змеи…
Может, никогда в жизни я не стоял так близко к столь великой тайне.
Философский камень…
Метеорит ли это, вынесенный на нашу планету вечными космическими течениями, искусственно ли созданное вещество со столь невероятными характеристиками, мне сейчас было все равно. Я просто хотел добраться до чуда.
«В моем досье, – рассказал мне однажды доктор Хэссоп, – есть данные о странных взрывах, сносивших с лица земли целые кварталы. Вспышка света, и – все! И никаких пороховых погребов или артиллерийских складов там в принципе не могло быть… Ослепительная вспышка света, и – все! Но этого мало. Я знал человека, которому посчастливилось держать в руках некое странное вещество. Оно походило на кусок прозрачного красноватого стекла и имело раковинистый излом. Человек, владевший этим веществом, должен был прийти ко мне поздним вечером осенью пятьдесят седьмого года, но не пришел. Его труп нашли через несколько дней в реке… Я знал и другого человека, который своими глазами видел «олово с зеленым свечением“. Может, это был таллий? Но ведь таллий испускает зеленоватое свечение лишь будучи сильно нагретым, а тот человек держал свое «олово“ голыми руками. Он тоже исчез, в этом случае не нашли даже трупа…»
Я задумчиво разглядывал своего медлительного соседа, он же, казалось, меня и не замечал.
Впрочем, он действительно меня не замечал. Я был ему открыт. Не знаю, что он видел во мне, но я явно был ему неинтересен. Наверное, он знал обо мне больше, чем я мог думать, зато я за пять дней ни на шаг не приблизился к его тайне, если, конечно, за ним стояла какая–то тайна.
Стояла ли? Не знаю… Но я был уверен: никто, кроме него, не мог оставить на светлой коже кресла изображение двух пожирающих друг друга змей.
Сделал ли он это сознательно?..
Но что бы ни произошло, сказал я себе, я обязан вытащить его из этой дыры живым. Что бы ни произошло, он должен побывать в Консультации.
– Будьте осторожны, – негромко сказал я. – Что бы ни задумали коричневые братцы, я постараюсь вам помочь. Если начнется свалка, держитесь рядом со мной.
Он как–то странно взглянул на меня. Он видел меня насквозь. Он вдруг сказал:
– «Туун»… Вы ведь сказали так?.. «Туун»… Нет, я никогда не смогу побывать на вашей вилле…
– Но почему? – быстро возразил я.
Он медленно улыбнулся. Я понял, что говорить ничего не надо. Просто я еще раз убедился: я обязан вытащить его из этой дыры. Он никому не должен достаться. Он – моя добыча.
В вагон вновь вернулся Йооп. И он, и его незаметный напарник, не глядя на нас, разрядили автоматы. Патроны падали прямо на пол и катились по нему. Фермеры с надеждой повернули головы. Кто–то из заложников приподнялся.
– Сидеть! – крикнул Йооп. – Всем сидеть на своих местах. Вас могут неверно понять. – И объяснил: – Мы выйдем первыми. Только после нас вы можете оставить вагон.
– Йооп, – сказал я. – Снимите взрывное устройство.
Йооп быстро сказал что–то напарнику, и они обидно расхохотались.
– Там нет никакой взрывчатки, – объяснил Йооп. – Чистый камуфляж. Мы пошли на это, чтобы поддержать дисциплину.
– «Всему свой час, и время всякому делу под небесами: время родиться и время умирать… Время убивать и время исцелять… Время разбрасывать камни и время складывать камни…
И приблизятся годы, о которых ты скажешь: «Я их не хочу…»
Кем бы ни был мой медлительный сосед, для него эти годы, несомненно, приблизились. Он был мой. Он мог подойти ко мне в Спрингз–6, мог и не подойти, это не имело значения. Он мог быть Шеббсом, а мог им не быть, это не имело значения – он был мой. И кажется, он тоже это понял, потому что сидел молча, нахохлившись, как птица.
В окно, с которого, наконец, сорвали газету, я увидел поляну и солдат, выстроившихся перед вагонами. Из–за деревьев торчал орудийный ствол, тут же стояли автобусы. Малайцы – я узнал Йоопа, Роджера – (все же их было только одиннадцать человек) выходили один за другим, прикрывали глаза ладонью, будто их слепил дневной свет, и страшно однообразным, заученным движением бросали автоматы под ноги солдатам. Малайцев тут же обыскивали и вталкивали в автобус.
Потом пошли заложники. Храбреца Дэшила вели под руки. Фермеры дружно несли свои пустые корзины. По–моему, они прикидывали, кому следует подать счет за их съеденные яблоки.
Наконец, в вагоне остались я, привязанный к взрывному устройству, Шеббс да копошащийся у выхода и оглядывающийся на нас коротышка Триммер.
– Я отвяжу вас, – предложил я.
– Оставьте. Это может быть опасно. Я не тороплюсь, – Шеббс не потерял ни медлительности, ни достоинства. – Помогите спуститься Триммеру. Мы еще успеем поговорить.
Это прозвучало как обещание.
Я знал, Джек Берримен где–то рядом. С первым же сообщением о захвате поезда он должен был начать искать меня. Он должен был знать, что я здесь. Я был уверен, Джек продумал все варианты, даже такой – я нахожусь в поезде с человеком, который мог подойти ко мне в Спрингз–6. Значит, Джек уже договорился с сотрудниками, ведущими осаду поезда, о том, что он сразу заберет меня и нашего общего друга… Мне очень хотелось, чтобы этот момент уже наступил. Я устал и хотел, наконец, спихнуть все дела на Джека.
Я прошел через весь вагон, чувствуя на спине тяжелый, все понимающий взгляд Шеббса; торопясь, помог спуститься со ступенек Триммеру. Тот задохнулся, глотнув свежего воздуха, и что–то шепнул.
– Ну, ну, – сказал я. – Вы хорошо держались, Триммер.
Он вдруг просиял.
– Есть еще кто в вагоне? – настороженно спросил подтянувшийся армейский капитан. Он держался так, будто только что выиграл историческое сражение.
– Да, – сказал я, загораживая проход и мешая капитану подняться в тамбур. – Там находится еще один человек, мой друг. Он привязан к взрывному устройству. Здесь нужен специалист.
Я верил малайцам, там вряд ли находилась настоящая бомба, но я высматривал Джека Берримена, я хотел, чтобы первым в вагон вошел Джек.
И я увидел его и даже махнул рукой.
В то же мгновение меня сбросило со ступенек вниз. Ослепительная вспышка растопила, расплавила, растворила в себе солнечный свет. Никакого звука я не услышал.
«Йооп же сказал, что взрывное устройство – блеф…»
Острым камнем мне рассекло бровь.
«Йооп же сказал, что они лишь хотели поддерживать дисциплину…»
Я ослеп. Ничего не видя, я с трудом приподнялся.
Стоя на коленях, я тщетно пытался понять, что, собственно, произошло? Кровь заливала мне глаза, и я ничего не видел. Я стирал ее ладонью, но она текла вновь. «Не может быть так много крови…»
