Более того, девица была хитра, блудлива и бесстыжа даже в понятии проказоров. Ее руку не раз ловили в чужом драном кармане. Бивали, порой, но всегда прощали за отходчивость и всегдашнюю веселость.
Вот и сейчас, забыв о мимолетном беспокойстве, Розалинда беспечно грызла шоколадку, откусывая огромные кусищи.
Невдалеке гудела платформа для спуска.
Берни прислушался. Розалинда взметнулась юбками:
– Это тихоня Пинни!
Берни покривился, но смолчал: полицейский, по уши втюрившийся в девушку из подземелий, мог быть проказорам полезен.
– Все, я больше не могу! – Саймон икнул и запустил пустую бутылку в шеренгу ее сестричек у стены.
На перевернутом, грубо сколоченном из дощечек ящике лежали съестные объедки. Вареная баранина вперемежку с яичной скорлупой, рыбий скелет, ощерившийся пучком зелени.
Рядом, пристроившись на полу, посасывал виски Чарли, время от времени круглым глазом заглядывая в узкое горлышко. На дне еще что-то бултыхалось.
– Братья! – Саймон снова икнул, но мысль держал на собачьем поводке.
– Братья! Мы завоюем мир и пришьем каждого, кому это не понравиться! Я – вождь! Вы – со мной? – митинговал вдрызг пьяный негр.
– С тобой, с тобой, куда ж мы денемся, – сварливо отозвался Чарли, взбалтывая бутылку.
У стены вповалку дрыхли остальные соратники.
Поселение разоров человек несведущий принял бы за помойку, но Саймон, приглядевшись к братии поближе, просек, что черт и его фотография – далеко не одно и то же.
Тут пили лишь отборный виски. «Ролексы» на запястьях у каждого второго даже во времена Саймона тянули на несколько тысяч зеленых. Одежда, хоть и не от Кардена, была шедевром портновского искусства.
Но черную зависть Саймона вызывало оружие разоров. Куда там светящимся коробочкам.
Селение буквально было набито отборнейшими средствами уничтожения.
Минометы и гранатометы, миниатюрные пушки, сами для себя тут же штампующие снаряды и автоматы, стреляющие за мгновение до того, как противник приблизится. Капсулы с ядовитыми газами, вызывающими перед смертью жутчайшие видения и пульверизаторы, выбрасывающие струю яда, действующего только на рыжих или черноволосых. Детские игрушки, рвущиеся в руках и женские ожерелья, насмерть удушающие временную владелицу. Оружие, управляемое мыслью, и оружие, управляющееся при помощи космической связи.
Все рассмотреть – не хватило бы жизни. Словом, Саймон твердо решил прибрать поселок к своим черным рукам.
С такой бригадой плевал он на Бредли, его посулы и, тем паче, приказы.
Филлипс пьяно расхохотался, представив свою будущую жизнь. Трусливые кролики наверху и его волки – картинка рисовалась почище дома с приведениями.
– Черт! – Саймон протер глаза, нашаривая на полу бутылку.
Одно из привидений, кому Филлипс решил оторвать башку без очереди, возникло среди груды ящиков со спиртным и призывно манило Феникса.
– Сдохни я на месте – Эдгар Бредли!
– Собственной персоной, пьяная ты скотина! – сквозь зубы прошипело привидение.
Шагнуло навстречу и влепило Саймону хлесткую пощечину.
Рядом выстроилась во фрунт мгновенно протрезвевшая братия.
– Но-но, потише! – пистолет грелся в ладони. – Я таких старых козлов знаешь где видал?!
Саймон вскинул оружие. Дуло упиралось в грудь Эдгара Бредли, но тот даже не вздрогнул. Сзади послышался шум. Саймон отпрыгнул от двоих нападающих со спины и тут же кубарем покатился по полу от чьей-то подножки.
Приятель Чарли звезданул Саймона по голове чем-то тяжелым.
– Не добивать! – услышал Филлипс, считая мельтешащие перед глазами звезды.
«Человек привыкает к любым обстоятельствам», – глубокомысленно изрекают многодумные философы.
Саймона Филлипса тащили, пинали и подпихивали. Привыкнуть к положению «вниз головой» было невозможно. Наконец острые углы и твердый пол закончились. Чарли и еще какой-то беззубый разор, все время ухмыляющийся черным провалом рта, втащили его в душное помещение и свалили, словно куль с картошкой, на ковер.
– У, гнида! А еще мир завоевывать хотел! За собой звал! – Чарли с ненавистью пнул сапогом Филлипса под ребра.
Что-то хрустнуло и ему стало непривычно дышать. Боли Саймон особо не чувствовал, воспринимая окружающее через мучительные спазмы в висках и колыхающуюся пелену полусознания.
Бутылка, подвернувшаяся Чарли под руку, была старая, оплетенная разноцветной проволокой, с толстым добротным дном – черепушка Филлипса ненамного оказалась прочнее.
Сколько времени Филлипс провел в беспамятстве определить было невозможно. Он терял сознание приходил в себя от того, что кто-то поливает его рот и нос из пластмассового стаканчика. Засыпал, теряясь в обрывочных сновидениях, граничащих с явью.
Отличить реальность от провалов в беспросветную мглу было невозможно. Открытые глаза натыкались на плотную темноту. Перед зажмуренными веками плясали огненные языки.
Однажды Саймон даже видел себя на трибуне. Под ним плоским блином лежала площадь. Трепетали знамена и рвался вверх приветственный ор толпы. Филлипс был выше всех, он мановением руки мог отправить толпу на эшафот и так же мгновенно дать каждому по бочке пива.
– Вы – со мной? – вздернул к предплечью сжатый кулак Филлипс.
– Мы – с тобой! Мы – с тобой! – ответно скандировала толпа.
– С тобой, Чарли, я рассчитаюсь позже. Как обычно, получите двойную таксу и ящик консервов, – различил Саймон приглушенный шепот Эдгара Бредли.
– А с этим – что? – Чарли бесцеремонно тряхнул тело на полу.
Саймон весь ушел в резкий взрыв боли в мозгу.
Ответил Бредли или нет, кто-то другой, выпроводил братию, защелкнул кодовый замок. Послушал тишину. Хоть разоры – ребята прыткие, и Бредли не раз пользовался их услугами, когда надо было припугнуть город и поставить на место не очень послушных горожан, но Эдгар был не настолько глуп, чтобы не понимать – парни продадут его с потрохами, если только кто додумается такую сделку предложить.
Саймон Филлипс же додумался. Можно было бы тихо негра похоронить. Но Эдгару он был нужен.
Давняя затея, но, почему-то, никому из разоров, среди которых любой не побрезгует человеческой кровью, Бредли не мог рассказать о своей давней вражде. Словно внутренний барьер стоял: ну, никак не мог сознаться Бредли, что трусит.
Лишь уверенностью в непогрешимости Бредли и его всемогуществе держался его авторитет в подземельях. Бредли не рассказывал никому, что приблизительно на тех же принципах кнута и пряника он держит в руках жалкие крохи мира наземного.
