— Как здоровье Джулии? Почему она не приехала с тобой, Чезаро? — спросила донна Мария, чтобы разрядить эту гнетущую тишину. — Как поживают там мои правнуки? Я хотела бы их видеть.
— Джулия занята, донна Мария. Я же вам об этом звонил. У нее много хлопот… Простыл малыш Джонни, и она не смогла его оставить на служанку. Она приедет на днях, как только поправится малыш.
— Надеюсь, с ним ничего серьезного не случилось, Чезаро? — всполошилась донна Мария, а с нею и все семейство.
— Так себе, простыл, наверное, свинка или коклюш. Врачи уже его обследуют. Ты напрасно так волнуешься, ба, — успокоил донну Марию Чезаро.
Внесли закуски и три бутылки хорошего вина, привезенного Чезаро. Мужчины оживленно заговорили, передавая из рук в руки бутылки, подолгу разглядывали наклейки. Это была настоящая «Марсала», изготовленная на Сицилии и выдержанная 90 лет. Дядюшка Альберти зацокал языком, подрагивающими руками стал открывать бутылку. Вино, действительно, было хорошим: чуточку терпким, искристым, в меру холодным. От него веяло запахами виноградников Сицилии, запахом земли, оставленной ими много лет назад, но так и не забытой. Тетушки и дядюшки, донна Мария и ее сестры всплакнули после первого глотка сухого вина, утирая платочками слезы.
Обед дальше пошел в более веселом настроении. Все только и говорили, что скоро Чезаро совсем разбогатеет, что скоро они все переберутся назад, в Италию, переберутся не как бедняки, а как богатые люди, переберутся под ласковое жаркое солнышко Сицилии, купят там большой дом, а то и несколько домов.
Обед подходил уже к концу, когда раздался звонок тевида. Вызывали Чезаро. Тот подошел к нему.
— Да, у донны Марии, девяносто. Хорошо. Передам. Так срочно? Буду через двадцать минут.
— Что случилось, Чезаро? — спросила, выжидательно глядя на него, донна Мария. — Ты уже покидаешь нас?
— Да, донна Мария. Срочно нужно ехать. Вас поздравляет с днем рождения дон Дженовази. Просил не волноваться и прожить еще сто лет.
— А может, ты не поедешь, Чезаро? — робко пропела бабка, понимая, что Чезаро не останется, если звонит дон Дженовази: с ним лучше не шутить. Но ей так не хотелось расставаться с Чезаро… эта боль в сердце, это щемящее предчувствие, что eй уже, вероятно, не увидеть больше Чезаро. Сколько eй осталось‑то жить? Месяц? Неделю? Старость есть старость, от нее никуда не уйдешь, от нее не спрячешься, разве что там, под каким‑нибудь бразильским колпаком. А их Чезаро так редко бывает здесь, так редко…
Глава 8. ПРОСЬБА ДОНА ДЖЕНОВАЗИ
— Чезаро! Ласкающие мой взгляд маленькие птички порхают в голубых небесах. Недосягаемость их полета и восприятие свободы обеспечены высотой и окружающим воздушным пространством. Но одна птичка, скажу тебе откровенно, паршивая птичка, сорока, так трещит сейчас в Лос‑Анджелесе, что эти звуки режут мой чуткий музыкальный слух. Не мог бы ты, мой юный друг и помощник, заткнуть ее пасть чем‑нибудь. Подошел бы и флакончик благоухающих духов сорок второго калибра.
Так изъяснил свою просьбу дон Дженовази, пригласив на свою виллу Чезаро, в свой просторный кабинет, обставленный кожаными мягким креслами, шкафами с книгами, десятком тевидов на массивном полированном столе, тремя компьютерами, что‑то подсчитывающими и мигающими неоновыми крошечными лампочками. Одетый в черный китайский халат дон Дженовази выглядел как умудренный опытом кардинал, отдавший всю свою долгую жизнь и все свои силы служению господу Богу. Сниспадающие длинные седые волосы, властное чуть продолговатое полное лицо. Его можно было заподозрить и в бумагомарательстве, и это не было бы и большим недоразумением. Он и в самом деле пописывал статейки на нравственную тему, стишки, и изредка печатался в разных литературных альманахах Нью‑Йорка. Некоторые его даже и дразнили, про себя, Поэтом. И это прозвище, как вы уже поняли, было взято не с потолка. Дженовази считался гармонически развитой яркой личностью. Любил живопись, музыку, театр, хорошие книги, а не какое‑то там детективное чтиво, где кого‑то прихлопнут еще вначале, а потом на трехстах страницах ищут, вылавливают. Нет мысли, ни философии, ни свежих чувств. Один туман, дождь и серость.
Если теперь перевести просьбу дона Дженовази с языка лирики, — а он часто пользовался ею, особенно, когда был не в духе — на язык скромного обывателя, то это означало следующее. В славном городе Лос‑Анджелесе в западню, расставленную ищейками ФБР, угодил их человек. И он дает показания, он разговорился. И тебе, Чезаро, нужно вылететь туда и там заткнуть рот болтуну. Разрешается пустить в ход и кольт сорок второго калибра, заряженный пулями‑ампулами, отбивающими у человека память лет на пять‑десять.
И молодой Чезаро правильно расшифровал замысловатый текст речи дона Дженовази. Он знал о поэтическом хобби своего босса. Изредка и в какой‑нибудь газете нет‑нет, а и появится виршик дона Дженовази, и все о птичках, об увядшей розе, об орхидеях в саду возлюбленной, о лазурном море у Гавайев.
— Дон Дженовази! Еще великий ученый и практик американец Тейлор, замечу вам, изобрел свой уникальный метод, позволивший повысить во много раз производительность труда, — начал, подыгрывая своему шефу в риторике Чезаро, и то же в необычной, напыщенной манере.
— И что же? Что же, Чезаро?
— Разделили все операции на составляющие. Каждый выполняет одну, освоенную им в совершенстве, узкую ее часть. То ли при сборке автомобилей, то ли при сборке тевидов, то ли при сборке роботов. Этой системой пользуются и до сих пор все грамотные и передовые люди.
— И что же? Что же, Чезаро?
— А то, что у вас есть специально обученные люди. Они делают свою работу хорошо. И мне бы не хотелось позорить их высокое мастерство. Ведь я дилетант в их деле… Как и они в моем.
— Но их нет! Их нет сейчас в Нью‑Йорке, мой славный Чезаро. А сорока все трещит! Я не могу сосредоточиться, не могу найти нужную рифму, не могу спать от этого треска. Мне кажется, что кто‑то вбивает мне в уши гвозди, которыми был распят Иисус Христос. О, эта непорядочность! О, эта невоспитанность! Так низко пасть, так низко!..
Дон Дженовази был взбешён и возмущен до глубины своей ранимой легко души, поднимал к небу руки, закатывал глаза.
— И как на грех куда‑то пропал Карло. Он всегда брал верные аккорды в таких поручениях. Он у нас и вправду мастер на все руки… Но и тебе, Чезаро, не мешает освоить смежную профессию.
— Я не пойду на это, дон Дженовази. Я вам сразу же сказал, еще семь лет назад. Я окончил факультет искусств в Палермо, как вы знаете. Моя специализация — живопись, древние мастера кисти и карандаша.
