Мой муж так распорядился или…
Я выскочила из ванны так быстро, что вода расплескалась по полу. Я попыталась судорожно замотаться в полотенце, которое оказалось слишком маленьким, и, негодуя, схватила и встряхнула простыню. Мой муж в любой момент может войти сюда и увидеть меня в чем мать родила!
Пугало меня это или…
Были слова, которые я мысленно боялась произнести в том самом, запретном смысле. Они оставались даже сейчас, когда, казалось бы, я уничтожила все условности. «Приятно возбуждена» в предвкушении праздника, но не в ожидании мужа, не так ли?
Были вещи, которые я не осмеливалась проделывать, в отличие от моих сестер. Я знала об их непристойностях и молчала перед священником, ощущая жгучий, убивающий стыд, и готова была пасть во Тьму, но не признаться в ужасных мыслях – и тем более в намерениях. Нам всем снились позорные сны, но сестры делились ими друг с другом, я же краснела и убегала. Всему был предел, моей смелости перед ликами Ясных – тоже.
Наверное, часть моей жизни прошла, пока я пряталась под одеялом.
Я осторожно выглянула в спальню. Никого, Джеральдины тоже не было. Я нахмурилась, но решила, что пятно потребовало больших усилий и ей пришлось пойти за утюгом. Зато на столе стояло молоко, и я сделала пару глотков…
И тут же выплюнула обратно.
Я понимала, что рецепт у каждого свой, что Алоиз мог добавить туда что-то мне незнакомое. Я осторожно понюхала молоко, и в нем явно присутствовал странный запах. Как будто какая-то трава, которой в нем совершенно не место.
Алоиз хотел меня отравить?
Я села на кровать, как была, завернутая в простыню, и задумалась. Теперь, когда опасность сделалась явной, я в умозаключениях забрела в тупик. Алоиз усыпил мою бдительность предложением приготовить гуся на праздник, а потом добавил яд в молоко? Но он должен был понимать, что кандидатов на плаху не так уж и много. И Джаспер видел, что я приходила, и кто-то еще мог заметить, как я захожу на кухню.
Я быстро вытащила из шкафа самое простое и теплое платье – все же тело было распарено, я и в самом деле не хотела простыть, – кое-как натянула его и, взяв стакан, отправилась выяснять. В коридоре не было никого, на кухне мыли посуду Джаспер и Томас, и Алоиз, чему-то очень обрадованный, читал потрепанную поварскую книгу.
– Ваша милость, мясо оттаяло, – только и сказал он, а потом широко раскрытыми глазами уставился на стакан в моей руке. Все, что я поняла – он не удивился моему появлению, но заподозрил неладное потому, что я пришла и принесла молоко обратно. – Что-то с молоком, миледи?
– Отпей, – велела я, поставив стакан перед Алоизом.
– Что-то не так? – забеспокоился он. – Ваша милость, я сам его принес. Мальчишки даже не прикасались, паршивцы.
– Что ты туда добавил?
– Молоко, яичный желток, сахар, корицу, – перечислял Алоиз. – Это то, что излишками только портить, ваша милость, но если вы знаете иной рецепт…
– Чем оно пахнет?
Томас и Джаспер бросили недомытую посуду, подошли к нам, и лица у них были взволнованные. Алоиз насупился, взял стакан, понюхал, нахмурился еще больше.
– Как отвар какой-то, миледи, – наконец сказал он. – Это кому же в голову пришло?.. – Он осекся, пожал плечами, поставил стакан обратно. – Эти два паскудника на кухне были…
– Можно? – спросил Джаспер и, не дожидаясь позволения, протянул руку к бокалу. Он тоже не стал пить, понюхал, вопросительно посмотрел на Алоиза, и тот кивком разрешил ему говорить. – Это… трава такая, не помню, как она называется, матушка моя ее часто пила. Но если у ее милости сон плохой, то лучше другое…
– У меня хороший сон, – перебила я. – Так это снотворное?
– Да. – Джаспер говорил как бы не со мной – с Алоизом – и продолжал смотреть на него. Что-то было неладно настолько, что он предпочел найти союзника в человеке, который не ставил его ни во что. – Сильное. Матушка долго болела.
Алоиз поднялся и хлопнул рукой по столу с такой силой, что злосчастный стакан подпрыгнул, и разразился длинной и яростной тирадой на незнакомом языке. Некоторые слова Джаспер и Томас, скорее всего, понимали отменно, потому что их значение заставило обоих поварят покраснеть.
– Пусть его этот стакан, – и Алоиз опять перешел на родной язык, лающий и суровый, но на этот раз ненадолго, – а я посмотрю, кто посмел испортить мое блюдо и еще причинить неудобства ее милости. Да чтобы моя стряпня кому аппетит портила! Джаспер, возьми молоко, подогрей и сделай ее милости новую порцию, да смотри у меня, чтобы не подгорело, а то взгрею!
Оглушительно топая, что у него, должно быть, выражало крайнюю степень гнева, он вышел из кухни вместе со стаканом, а я села на присмотренный ранее стульчик, скинув с него полотенце на пол.
– Кто это мог сделать, ваша милость? – испуганно спросил Томас. – Вы такая милая!..
– Думай, что говоришь, – непритворно возмутился Джаспер и отвесил ему подзатыльник. – Простите его, миледи, он еще мал и совсем неразумен.
Неразумен, подумала я и усмехнулась, и мне показалось, что Томас прекрасно понял, к чему была эта усмешка. Еще бы, ведь я имела случай убедиться своими глазами, насколько он простодушен и неразумен. Джаспер, я была уверена, это тоже отлично знал и решил поучить товарища манерам…
Но если не Алоиз добавил мне снотворное в молоко и не кто-то из поварят, то кто? И зачем? Кому нужно, чтобы я спала крепким сном? Моему мужу?
Еще пару дней назад я не затруднилась бы ни на мгновение с ответом. И согласилась бы, что так даже лучше. Но сейчас, когда лорд Вейтворт целовал меня, держал меня на руках, за что-то просил прощения? Я ведь сказала, что заранее прощаю его за все!
– Подождите меня, я скоро вернусь, и будем готовить, – пообещала я, твердо зная, что мне не до котлет.
Я метнулась в коридорчик, в который выходили двери каморок слуг. Летисия пользовалась особой привилегией, ее комната находилась в другом крыле, а сюда она меня и не водила… Вот комната Томаса и, наверное, Джаспера, они должны жить вместе, здесь лежит Филипп… Я хотела зайти, но из-за закрытой двери не доносилось ни звука, значит, он спал, и ни к чему было его тревожить. И незачем, напомнила себе я. Где-то здесь должны были поселить Джеральдину.
В коридоре было совсем темно, и свет, возникший на стене в нескольких шагах от меня, заставил меня шарахнуться в сторону. Но это оказался всего лишь Маркус,
