экипажа по снегу. Кем бы ни был каретный мастер, которого привел Филипп, свое дело он знал. А меня тянуло сбежать ненадолго. Перестать притворяться, вдохнуть полной грудью и попросить, чтобы Виктор – лорд Вейтворт, мой муж – просто взял меня за руку.
Лорд Вейтворт не заметил суматохи. Никто не пытался остановить нас, и я задумалась почему. Крики слуг ничего не значат? Кроме нас и того, кто открыл ворота, в усадьбе – во дворе – никого больше нет? Этого быть не могло.
Снегу наметало достаточно, и лошадям бежать было и легче, и сложнее одновременно. Подковы их не скользили по льду, но пробиваться по занесенному тракту непросто, и скорость наша была невелика. Я все еще не поднимала головы, но была уверена – мой муж напряжен и взволнован. Это чувствовалось по тому, как сильно он стиснул руки. Единственное, что я видела – его крепко сжатые кулаки, так, что костяшки пальцев побелели.
Невозможно, подумала я, чтобы его так тревожило бегство с прислугой, переодетой в платье жены. Даже с замужней крестьянкой – кого удивишь, никто не сочтет это предосудительным. Джеральдине многие односельчанки позавидуют, а для господина развлечение такого рода в порядке вещей. Надоела жена, или находится в тяжести, или в отъезде, или больна, или сварлива. Я помнила реакцию мачехи, если вдруг из кабинета отца выскакивала потрепанная раскрасневшаяся горничная, поправляя одежду. Только невеселый смешок – мол, какая проблема. Блюли нас, молодых леди, могли ударить по рукам или заставить надеть неудобные ночные рубашки, в которых ни повернуться, ни лечь толком, но к чему это все? Чтобы потом, когда мы расстанемся с целомудрием, мы вот так же невесело хмыкали при виде того, как прислуга покидает комнаты наших мужей, пряча в карман дешевую безделушку?
У меня чесались руки откинуть капюшон и доказать лорду Вейтворту, как он неправ, но я медлила. Именно медлила, выжидала подходящий момент. Он должен был обозначить свои намерения. Дорога долгая, а в селе – если они, конечно, направлялись в село, – муж Джеральдины, и не то чтобы он был помехой, но я не знала взгляды самих крестьян. Мужчин, разумеется, – отчего-то казалось, что они принимают измены жен с обреченной покорностью. Есть ли воля самих крестьянок в подобном, и всех ли, могут ли они воспротивиться?
Я вспомнила лицо Джеральдины. Она стояла в моей одежде, упрямо таращась в пол и не отвечая на мои нападки. Может, она считала, что все обвинения, которые я бросила ей в лицо, ничтожны по сравнению с тем, что ей уготовано, или хотела, чтобы я догадалась об этом и пресекла грозящий ей позор? Полагала ли она это позором, раз Маркус напомнил ей, что мой муж ее ждет?
Старый сводник! Мои руки непроизвольно сжались в кулаки так же, как у моего мужа, и я рассеянно переводила взор со своих коленей на его. Да за браконьерами ли гонялся мой муж? Бывший военный, из тех блестящих мужчин, о которых светские дамы украдкой вздыхали и от которых держали подальше своих дочерей.
Лорд Вейтворт убрал руки, отвернулся и принялся что-то искать. Что, я из-за капюшона не видела, но потом он бросил на сиденье рядом со мной какой-то предмет. Я повернулась и протянула руку, но взять не решалась.
– Заряжен, – коротко бросил лорд Вейтворт. Карета замедлила бег.
Что? Нет. Я замотала головой, и вышло это, наверное, для моего мужа внезапно.
– Ты сказала, что умеешь стрелять.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Лорд Вейтворт подергал за шнурок, карета остановилась, я увидела, как мой муж быстро вышел, захлопнул дверь, и мы тронулись.
Я оказалась одна посреди леса, если не считать таинственного возницы, в карете, которая неслась неизвестно куда. Или, если быть точной, она ехала довольно медленно, но разве это что-то меняло? У меня был заряженный пистолет, значит, лорд Вейтворт ждал нападения. На что – на карету? Или на леди Вейтворт, вместо которой, как он полагал, была умеющая постоять за себя крестьянка?
Когда мой муж отправлял меня в храм, мы ехали намного быстрее. Что изменилось теперь, кроме того, что прошел снегопад, на экипаже были полозья, мы не везли ценные вещи, со мной не было Летисии, а на козлах сидел не Филипп?
И правильные ли это вопросы, или верный все же – кто в карете, я или не я?
Я откинула наконец капюшон и выглянула в окно. Ясная ночь, облака еще стояли в небе, подсвеченные светом луны, мертвенным и холодным, но они расползались, как тающий снег от костра. Я смотрела как завороженная на белый диск. Он манил, притягивал, звал… Давал мне ответы.
«Завтра уймется. Завтра срок». Что уймется, чему срок? Метель. И срок – срок сбора податей. Лорд Вейтворт сказал – послезавтра, но это было вчера. Значит…
«Не уймется, ваша милость, на небо-то гляньте…»
Я глядела на чистое небо и прекрасно различала россыпи звезд там, где их не затмевал свет луны. Так почему не уймется? Что не уймется – вьюга? Ее не было, когда привезли Филиппа, но я ведь слышала далеко не все. Филипп мог иметь в виду, что метель будет ночью и проехать станет невозможно, или что непогода разгуляется утром, может быть, днем, но помешает добраться до места. Мой муж возразил ему, и тогда Филипп посоветовал посмотреть на небо.
Соврал, бредил от раны или все еще впереди? Я не знала, как охотники предсказывают погоду, я не поклялась бы, что все это ложь, но луна за окном намекала, что есть истина. Если только сейчас и здесь не налетят тучи, не завоет ветер, не завьюжит нас в этом проклятом Тьмой лесу и чудовища из мрака не явятся наконец по наши души. И тихо-тихо, неслышно, как зверь по снегу, подберется ко мне холодная кровавая смерть.
Я взяла пистолет и положила его на колени. Мне никогда не приходилось стрелять, но я знала, как это делать. Охота – развлечение лордов, долг леди – быть с мужем всегда и везде. Мне никто не давал в руки оружия, но старик-полковник, хороший знакомый отца, неоднократно рассказывал нам, как обращаться с дамскими ружьями. Я сомневалась, что полковник хоть раз в жизни стрелял в зверей, слишком добр он был для такого варварства, но знала точно – людей он не щадил.
В чем я не сомневалась, так это в том, что я не Джеральдина. И я не смогу выстрелить ни в человека, ни в зверя.
Я снова выглянула
