двое бойцов. Эти ребята не стали устраивать повторную проверку. Просто поздоровались, и один из них нажал на кнопку, пропуская нас через турникет. И мы направились к лестнице. И про себя я с удивлением отметил, что, несмотря на усиление охраны после инцидента со стрельбой, никто не собирался устраивать более тщательный досмотр на входе в охраняемый корпус. Вряд ли Евграфов был настолько беспечен. Но и проявлять излишнюю инициативу никто бы из местного руководства не торопился. Потому что за инициативность тебе никто спасибо не скажет. Наоборот, добавят задач. А при инциденте можно свалить все на то, что не было таких указаний. Значит, высокое руководство фонда никаких приказов не давало.
По обе стороны от лестницы шли закрытые коридоры крыльев лечебницы, в которых содержались пациенты под наблюдением. За толстыми перегородками из защищенного магией пластика маячили дружинники, которые следили за порядком внутри отделений. Мы же поднялись на третий этаж, остановились на площадке. Справа было еще одно крыло для пациентов. Слева же шел коридор, по обе стороны которого тянулись двери кабинетов. Туда мы и свернули.
Кабинет Игоря Викторовича Гольянова был правом в крыле. Мы остановились напротив, и я коротко постучал в белую створку. Дождавшись приглушенного «Войдите», потянул на себя дверь.
Приемная заместителя старшего лекаря была по обстановке похожа на мою. Но куда больше по размерам. В остальном помещение было точной копией. Даже помощница Гольянова была очень похожа на Лидию. Такая же миловидная, облаченная в белую рясу девушка сидела за столом и что-то сосредоточенно читала на экране монитора.
— Добрый день, — начал я. — Я хотел бы передать направление по поводу одного из моих пациентов Игорю Викторовичу.
Девушка рассеянно взглянула на меня и с улыбкой уточнила:
— Василий Михайлович, верно?
— Он самый, — подтвердил я.
— А это… — помощница перевела взгляд на Муромцеву.
— Мой секретарь, — пояснил я.
На милом личике секретаря Гольянова на миг отразилось удивление от факта, что аристократ сам бегает по делам, а секретарь его сопровождает. Впрочем, через мгновение, девушка кивнула. Видимо, решила не заморачиваться с этой особенностью мастера Юсупова. Мол, кто их, образованных дворян, разберет? Она сняла трубку с рычага стоявшего на столе телефона, и нажала кнопку внутренней связи.
— Игорь Викторович, к вам прибыл Василий Михайлович Юсупов, — произнесла девушка в трубку. — Хорошо.
Она вернула трубку на рычаг, и взглянула на нас:
— Господин Гольянов ждет вас. Но ваш секретарь…
— Она останется в приемной, спасибо, — продолжил я за сотрудницу. — Все в порядке, она вас не обременит.
С этими словами я направился к двери кабинета. Муромцева же привычно заняла место в кресле приемной.
Я постучал в дверь и открыл ее. Прошел в кабинет, затворив за собой створку.
Гольянов сидел за столом, откинувшись на спинку кресла. Это был крепкий мужчина с седыми волосами, зачесанными назад. Таким образом открылись глубокие залысины, тянущиеся от висков. Но, кажется, мужчину это нисколько не смущало. Он выбрал прическу, которая была удобной, что много говорило о его характере. Очевидно, что Гольянову было чуждо самолюбование. При этом его халат был застегнут на все пуговицы, а из-под воротника виднелся ворот белоснежной рубашки и край узла галстука. Я подумал, что сам выгляжу куда менее представительно. И немного смутился этому факту. Сдержался, чтобы не поправить полы пиджака, которые распахнулись, явив рубашку в полоску и показав отсутствие галстука.
Мужчина цепко меня осмотрел, но на его лице не появилось осуждающего выражения. Что не могло меня обмануть. Потому как хороший душеправ, которым наверняка был хозяин кабинета, вполне мог скрыть свои истинные эмоции. Гольянов улыбнулся и произнес:
— Добрый день, мастер Юсупов. Прошу, проходите.
— Добрый, Игорь Викторович. Извините, что отвлекаю вас. Надеюсь, что вы не сочтете причину моего визита незначительной. Я посчитал, что обязан сообщить о выявленном тяжелом случае, чтобы вы могли принять меры.
Я прошел к столу, протянул старшему лекарю составленный документ:
— Вот. Заключение после вчерашнего приема одного из пациентов.
— Присаживайтесь, мастер Юсупов, — предложил мужчина и продолжил, — Ну, давайте посмотрим.
Заместитель старшего лекаря взял документ. Затем вынул из кармана узкие очки для чтения, нацепил их на переносицу и несколько раз моргнул. Я невольно подумал, что с его статусом он вполне мог обратиться к хорошую лекарню, чтобы решить проблемы со зрением. Мужчина внимательно прочел заключение, в некоторых местах прищуриваясь и одними губами повторяя слова.
— Что же, вы, пожалуй, правы, Василий Михайлович, — произнёс он, наконец, и положил лист на стол. — Поражения в мозгу и бред указывают на возможную опасность для ветерана. Понятно, что произошедшее с ним много лет назад отразилось на здоровье. Скажите, за время приема у вас был один подобный пациент? Никто другой не высказывал похожих симптомов?
Он внимательно посмотрел на меня, и я просто ответил:
— Он был такой один. Причем мне показалось, что с ним уже кто-то работал. Часть воспоминаний была стерта. И достаточно грубо. Как будто вмешательство происходило насильно, без согласия самого ветерана.
— Возможно, это было или во время Восстания, или сразу по его окончании, — предположил Гольянов. — В то время в лекарском деле использовали грубые, но действенные решения. Некоторые события могли шокировать воина и угрожать поглотить его сознание. Ужас способен уродовать психику. И выбирать не приходилось. Вы ведь понимаете, что хороших душеправов на поле боя найти довольно проблемно.
Я кивнул, и мужчина продолжил:
— А сейчас у пациента восстановилась некоторая часть воспоминаний. И они наложились на реальность, создав болезненные картины из смеси вымысла и увиденного. Иными словами, у бедняги просто случился рецидив.
— Но я не смог установить причин этого рецидива, — протянул я. — Ведь должна же быть эта первая костяшка домино…
— Это уже наша забота, — с улыбкой перебил меня заместитель старшего лекаря. — Вы и так провели объемную работу, выявив нестабильного пациента. Сделали больше, чем от вас ожидалось, если уж откровенно. Знаете, я был против набора персонала без военного прошлого. Полагал, что здесь должны работать только те, кто на своем опыте знает, что такое страх смерти, боль и ужас потерь.
— Понимаю, — сдержанно ответил я, когда мужчина испытующе уставился на меня.
— Вас не задевает моя позиция?
— Нет. Вы имеете право на мнение, которое не совпадает с мнением управляющего комплексом.
— Да, Евгафов достаточно прагматичный человек. К тому же он верит
