Ознакомительная версия.
Когда женщина окончательно поняла, что заявление из Югославии не соответствует действующим в стране нормам и требованиям, Виктории уже исполнилось четырнадцать лет.
Иво изменил место своего жительства и более не связывался с когда-то полюбившейся девушкой и почти своей дочерью. Что и послужило причиной короткой о нем памяти. Тем более, что в их доме даже никогда не было его фотографии…
Еще через пять лет мамы у Виты не стало. Женщина умерла в сорок три года от рака горла. На похоронах девушка слышала приглушенные голоса маминых коллег и подруг о том, что маму погубила работа и она сгорела на производстве. Все ругали администрацию завода, не пожелавшую оформлять мамину болезнь, как профессиональное заболевание. Но ругались все тихо. Эти слова были только для внутреннего употребления и не могли даже и показаться чем-то похожим на протест…
Что за возраст для девчонки девятнадцать лет! Особенно, когда за тобой никто не следит и не опекает! Свою единственно близкую родственницу, мамину двоюродную сестру, Вита видела все реже и реже. Жизнь закружила ее как вихрь и унесла в неизвестность, если бы…
Маленькая однокомнатная квартирка на окраине города, это было все, что осталось от маминой трехкомнатной. Первый размен произошел по требованию тетки, которая желала от своей племянницы возврата затрат на похороны сестры. Вторую, предпоследнюю комнату продала уже сама Вита, когда жить стало невмоготу и она навсегда решила порвать с подружками на панели.
Вначале это был легкий отрезок времени ее самостоятельной жизни. Все началось и продолжалось само собою. Лучшая подружка пригласила сходить вместе на дискотеку и как-то особенно улыбнулась. Значение этой улыбки для Виктории стало понятным когда подруга Яна предложила ей одеться посексуальнее и даже отдала один из своих нарядов. Сразу же после их появления в полутемном зале к ним за столик подсело двое молодых людей, которые сразу сделали им не двузначное предложение весело вместе провести вечер и дальше, как получиться.
Янкин взгляд был настолько пронзительно уговаривающим, что Вика сдалась, лишь слегка в согласии кивнув головой. Их тогда увезли на какую-то загородную дачу и продержали там два дня. Ничего страшного тогда за городом не произошло. Просто, ровно двое суток этим, так и оставшимся для них незнакомыми, ребятам хватило на удовлетворение своих самых сокровенных желаний. Мальчишник, так сказать, устроили.
Обратно в город они возвращались в электричке. Яна все время обнимала Викторию за плечи и страстно шептала в самое ухо о том, какая она молодец. Еще бы! Расплатились-то мальчики с ними по-рокфеллеровски. И разделили они заработанное по-сестрински поровну, хотя «работала» больше Янка. У каждой из них упругой кожей груди ощущались по две зеленых, сотенного достоинства, купюры.
Дальше было еще проще. Деньги посыпались как из ведра. Первый опыт с его отвращением к чужому запаху тела и поту, быстро прошел. Увлечение, а именно так думала Вита о своем занятии, скоро превратилось в желанное времяпрепровождение. Очень часто с алкогольными переборами и, даже, синяками на нежных частях своего тела.
Пока не пришла первая серьезная, «профессиональная» болезнь, лечение которой не вытянуло все до последней копейки. Ни в больницу, ни уже домой к ней не единого раза не пришли ее подруги. И даже лучшая из всех – Яна.
Она лежала и подолгу думала о своем молодом, но несчастливом житье-бытье. Которое, в любом случае, необходимо было продолжать и не обращать внимание на участившиеся в городе среди ее знакомых случаи суицида.
Как ей не хотелось, но остатки маминой квартиры ей пришлось разменивать уже по собственной воле. Вначале деньги согрели ее. Появился даже парень. Который ровно через два месяца оказался говном. Он украл почти всю сумму, вырученную от продажи одной комнаты и исчез навсегда.
В милицию Виктория о краже денег не заявляла. У нее был свой личный опыт общения с силовыми структурами.
Тогда ее «взяли» как раз на Международный женский день. Менты представились клиентами, вели себя обычно и даже одеты были подобающе. Ничто тогда в Вике не шелохнулось. Особенно после того, как ее поздравили веточкой мимозы с Восьмым марта. Сняли – так сняли, сразу двое – какая разница и ей это было не в первой! Когда они вытянули свои красные удостоверения и начали составлять протокол, Виктория даже опешила. Она очень долго не могла прийти в себя от того, что очень скоро могла стать официально проституткой и даже попасть в республиканский список для соответствующего компьютерного учета. Она тогда молила и клялась не делать этого больше. Заламывала руки и портила свою прическу, вырывая клок за клоком поредевшие волосы. Говорила правду о том, что она сирота.
Ее старания возымели действия только после слов «я согласна на все».
Эти двое тогда переглянулись и утащили ее на квартиру, где не трахали, нет! Они пытали ее и по очереди, и вдвоем одновременно, часто названивания между делом и необходимым отдыхом своему руководству и, сообщая о том, что «они попрежнему сидят в засаде».
На ее первое предложение пользоваться презервативами те двое зло выругались и один, тот, что был выше в звании, в ответ на прозвучавшую просьбу ткнул кулаком в полсилы ее в грудь. Она этот жест отметила для себя как отметину на память. Даже спустя больше месяца это место у нее продолжало болеть и там она однажды случайно нащупала пока еще маленькое уплотнение…
После этого ее не отпустили и отвезли в еще одно место. На стене того здания она без труда прочла надпись под малым гербом ее государства на голубом фоне: «Прокуратура». Было уже поздно и все окна в этом доме уже были темными. Кроме одного.
Оставив ее одну в пустой комнате, с пристегнутой к трубе отопления наручниками рукой, те двое зашли в кабинет и о чем-то там долго шептались. Виктория смогла услышать лишь несколько слов: «она клевая девчонка», «совсем одна без родаков», «пихается во все дыры» и что «они в расчете».
Выходили менты широко улыбаясь ей, приговаривая:
– Поработай еще немного, дуреха! Ты же сама согласилась!..
Тот, к кому ее привезли был уже не ментом. Она успела разглядеть в его кабинете на тремпеле висящий форменный костюм другого, не милицейского цвета.
Он вышел к ней и отстегнул руку от трубы своим ключом.
– Вот, сволочи! Что же вы не звали на помощь! А как их зовут вы не запомнили? А где они служат, не знаете? – тарахтел скороговоркой новенький ее клиент.
И почти сразу за ее отрицательным киванием головой другим голосом и уже расстегивая свои брюки, рявкнул: – На колени, сука! Соси!..
Тот, третий не отпускал ее целую неделю. Кроме своего сексуального удовлетворения всеми возможными животными способами Толя, как он сам себя назвал, заставлял ее стирать, мыть полы и готовить ему жрать. И отстегивал ее от уже своей батареи только для этого. И еще, чтобы в очередной раз избить. Ему нравилось это делать. Особенно кулаками в ее грудь, где уже и без того очень болело. Ему это нравилось больше, чем ее насиловать. Вита это поняла наверняка.
Спала она на полу под окном, проглатывала брошенные со стола объедки там же. И не известно чем бы это для нее закончилось, если бы однажды Толя не вернулся вечером в стельку пьяный. Она поняла, что он обмывал свое новое звание.
Отпустив ее в туалет, он, засыпая на ходу, совсем не защелкнул кольцо наручника на батарее. Как она освободилась и выскочила за порог его квартиры, он тоже не слышал…
Когда у Виктории не осталось в карманах более не единого рубля, она пришла в отчаяние. Сразу ее посетила мысль о том, что еще можно раз разменять квартиру. Но, оглянувшись на обшарпанные стены, она поняла, что сменять их на еще что-то более худшее уже невозможно и отогнала эту мысль навсегда. Тогда она схватила как соломинку в свои руки газету с объявлениями. Ничего более подходящего, чем договориться и в этот же день сдать все свои модные женские журналы за несколько лет скупщику старья, она не смогла. Этой «тридцатки» ей хватило на следующие две недели. Потом в дело пошли пустые бутылки, некоторые безделушки память о маме и, наконец, единственный в доме настенный ковер.
Вернувшись к себе домой в очередной раз с рынка, где Вика поняла, что там, среди обилия съестного среди которого она побывала, скорее всего, в последний раз, и увидев совершенно пустую свою единственную комнату, она упала прямо на пол и горько разрыдалась.
Ей очень не хотелось вновь браться за испытанный и верный способ зарабатывания средств к существованию. Несмотря на то, что даже и сегодня к ней все так же, как и ранее приставали мужчины.
Но вспоминая, сидя на холодном полу свою маму, на могиле которой из-за безденежья она не появлялась вот уже восемь месяцев и почему-то уже проданный почти задаром ковер, на какое-то мгновение пришла в себя и громко произнесла:
– Папа! Папочка! Где ты, родной!? Как мне без тебя плохо!!! Если бы ты был сейчас рядом, все бы было иначе!..
Ознакомительная версия.
