Часов в шесть он с бесконечными предосторожностями вылез из-под ванны, долго прислушивался и вглядывался в полумрак машинного отделения. Подумал, что на следующее дежурство надо будет оставить одну лампочку на двадцать пять ватт. Он человек привычный, в полумраке свободно может ориентироваться, а посторонним трудненько будет лазить среди переплетений труб с фонариками. Пусть себе шишек хотя бы наставят, злорадно подумал он. Павел молниеносным броском взлетел по лестнице к люку, медленно-медленно приподнял крышку, оглядел ванный зал. В голубом сиянии отсвечивающей воды на фоне белых стен можно было легко разглядеть темную человеческую тень. В зале никого не было. Хотя, кто-то мог притаиться и на тренерской трибуне, прямо над головой Павла. Но тут уж приходилось рисковать, хоть и не слишком. Трибуна высокая, если кто прыгнет прямо с нее, легко можно уклониться, и тут же вмазать со всем усердием, а там и в ванну спровадить. Не взыщите, господа мочилы, таковы уж издержки вашей профессии. Загнанный кролик тоже может достать из кармана кастет и врезать по зубам охотничку. Впрочем, насчет кролика, может и преувеличение, но в Курае Павел сам видел, как вынутый из петли полузадушенный заяц чуть не отхватил зубами два пальца брату, а потом так рванул задними лапами, что чуть кишки не выпустил незадачливому охотничку, ватник располосовал знатно. Мать зашивать не стала, сразу выбросила. Павел вылез из-под трибуны, сторожко косясь наверх, быстрым, бесшумным броском достиг дверей в душевые. Идти через душевые, было опаснее всего, там могла скрываться целая банда за перегородками душевых кабинок. И он взобрался на галерею прежним путем. Прокрался до лестницы. В спортзале никого не было. Долго, бесшумно, прислушиваясь на каждом шагу, спускался по лестнице.
Он был уже внизу, когда в дверь забарабанили пришедшие на первую утреннюю тренировку спортсмены. С облегченным вздохом впустив ребят, он пошел осматривать помещения. Надо было все же выяснить, как пролезли в здание ночные посетители. Из всех помещений на первом этаже запирались только кабинет директора и медпункт. Кабинет директора исключался, потому как на его окне стояла решетка. Медпункт Павел легко открывал ножом, так как замок был защелкивающийся. Он там иногда ночевал на кушетке. Открыв с помощью ножа медпункт, он осмотрел форточку. Форточка была закрыта. Закрывалась она на примитивный запор, но снаружи нипочем не откроешь. Ни в одной подсобке двери не были взломаны, все были аккуратно прикрыты, и даже дверь служебного входа так и стояла заложенная на засов. Так что, создавалось впечатление, будто злоумышленники улетели через вентиляцию. А вот как попали в здание?.. Был еще склад внизу. Дверь его выходила на опоясывающую машинное отделение галерею. Там хранилось всевозможное барахло, в основном туристское; не раз использовавшиеся спальные мешки, многие прожжены и неаккуратно залатаны, вылинявшие палатки, лыжи и лыжные ботинки. Склад запирался на внутренний замок, и единственный ключ был у старшего тренера. С улицы, на высоте метра в три, имелась отдушина, но она была забрана решеткой, сваренной из толстенного арматурного прута.
— Черт, как же они залезли? — пробормотал Павел, дергая дверь склада.
Когда Павел шел с дежурства через сквер, он все больше укреплялся в мысли, что надо идти в милицию. И хоть после бессонной ночи основательно болела голова, и резало глаза, он направился в районный отдел.
Долго пришлось ждать, пока дежурный наговорится по телефону. Наконец он отложил трубку и вопросительно уставился на Павла. В райотделе Павел не бывал с самого начала перестройки и сразу обратил внимание на черты нового времени; дежурный сидел в отдалении от стекла, а в стекле отсутствовало привычное окошко, был приделан микрофон. Хоть стекло и не было пуленепробиваемым. А еще с внутренней стороны окон появились грубо сделанные и грубо приваренные к штырям, вбитым в стену, стальные ставни с бойницами. Как писатель, работающий в приключенческоавнтюрном жанре, Павел тут же профессиональным оком оценил бюрократический формализм и глупость этих ставень. Был бы он бандитом или террористом, и планировал бы захват этого отделения, то не стал бы ломиться через главный вход. Окно вестибюля выходило в заросший кленами укромный закоулок, ставень на нем, естественно, не было. Достаточно поставить к нему одного стрелка и все, находящиеся в дежурной части, особенно при закрытых ставнях, окажутся в мышеловке. Под прикрытием стрелка штурмовая группа преспокойно и без потерь может ворваться в дежурную часть.
Наклонившись к микрофону, Павел заговорил:
— Видите ли, какое дело… Меня несколько раз пытались убить. К кому мне обратиться?
Дежурный долго глядел на него, потом резко вскочил, подбежал к железной двери, тоже появившейся в последнее время на месте хлипкой фанерной, щелкнул замок или задвижка, дежурный высунулся из-за двери, сказал:
— А ну-ка дыхни…
Павел набрал побольше воздуху в легкие и дыхнул на старлея. Тот старательно принюхался, без дураков выполняя свой служебный долг. Потом захлопнул дверь, вернулся к столу, поднял телефонную трубку, еще помедлил, видимо колеблясь, кому, все же, подложить свинью, наконец, выбрал жертву и решительно нажал на кнопку, или перекинул тумблер, Павлу видно не было, как там у него устроен селектор. Скороговоркой что-то пробормотал в микрофон, выслушал ответ, хмуро бросил, снова высунувшись из двери:
— Иди на второй этаж, двадцать седьмой кабинет.
Павел поднялся по грязной лестнице с выщербленными ступенями, будто по ней следователи не раз таскали тяжеленные сейфы в виде вещьдоков, прошел по узкому, мрачному, обшарпанному коридору, нашел облезлую дверь с числом двадцать семь, постучал. Из-за двери донесся недовольный скрипучий голос:
— Пройдите!..
Он вошел, подумал отстранено, что, видимо, из-за такой вот обстановки постоянно циркулируют слухи, будто «менты» подозреваемых или просто задержанных бьют на допросах, а иногда и вовсе убивают. Ну почему все отделения милиции выглядят, как близнецы из одной семейки алкашей и наркоманов?! Везде обшарпанные коридоры, облезлые двери, со следами неоднократных взломов замков, будто обитатели кабинетов не реже одного раза в неделю ключи теряют, выщербленный грязный пол, да еще застеленный каким-то невообразимым линолеумом, будто специально подобранного защитного цвета. Расстели его на гнилом болоте и не определишь, где кончается болото и начинается половое покрытие.
За столом сидел молоденький лейтенант. Неприветливо глядя на Павла, спросил раздраженно:
— Это тебя пытались убить?
