— Перестанут погибать невинные базельцы, — ответила Роберта.
Шум достиг крещендо. И прекратился, когда встал массивный Отто Ванденберг и подошел к пюпитру. Роберта с огромным облегчением уступила ему место.
— Факты, сообщенные Робертой Моргенстерн, достаточно серьезны, чтобы мы дрались, как мусорщики! — рявкнул старик, еще обладавший властью. — Она вносит предложение. Поэтому мы приступим к голосованию, чтобы знать, как поступать далее. Вы «за» или «против» остановки машин Переписи? Последствия нашего безразличия могут оказаться непоправимыми. Если метчики убивают, мы обязаны реагировать.
Баньши сладко просюсюкала:
— Не можем ли мы отложить голосование, о глубоко любимый ректор? У меня кое-что на плите и…
— Это что-то подождет. Мартино! Отправляйтесь вместе со Штруддлем за урной. И не заблудитесь по пути.
Споры разгорелись с новой силой. Баньши не спускала с Роберты глаз, словно снимала с нее мерку для будущего заклятия. Только бы она не заметила отсутствия Грегуара, думала колдунья, которая начала беспокоиться, видя, что он не возвращается. Мартино и Штруддль притащили урну, обычный деревянный ящик черного цвета. Баньши скривилась, видя, что голосовать и подсчитывать голоса будут вручную.
— Здесь дел на целый час, — прохрипела она, обращаясь к Барнабиту.
— Не волнуйтесь, — ответил он. — Сере надо время, чтобы добраться до матки. А за ней следит голем.
Баньши бросила на своего сообщника взгляд, способный испепелить оголодавшего шакала, и предложила ему, едва шевеля губами:
— Займите место Моргенстерн за пюпитром и сообщите колледжу, чем мы сейчас занимаемся. Сомневаюсь, что вам удастся сохранить свое место библиотекаря.
Барнабит покраснел и решил замолчать. За это время урну установили в центре амфитеатра, всем раздали клочки бумаги. Студентки гудели вокруг своих наставников, как разъяренные пчелки.
Моргенстерн воспользовалась передышкой, чтобы спросить Мартино о том, что случилось после их расставания на молу.
Он отмахнулся и агрессивно бросил:
— Что это за история с метчиками? Вы сошли с ума или что?
Роберта оторопело глянула на него. Почему Мартино говорил с ней в таком тоне?
— Что случилось, мой маленький Мартино? Не говорите, что вы разъярены.
— А я действительно разъярен! И перестаньте называть меня «мой маленький Мартино», — огрызнулся он, оскалившись.
Он пытался совладать с собой. Роберта еще ни разу не видела его в подобном состоянии.
— Обвинять метчики — значит обвинять министра, — продолжил он.
Колдунья оправилась от неожиданности. И не собиралась пасовать перед ним.
— Поздравляю с блестящим анализом, — прошипела она. — Ваша мать тысячу раз права — вас ждет блестящее будущее в Безопасности.
Мартино не уступал. Он попытался похвалить Фулда за его целостность, а потом изложил теорию большинства — Барон явился, из Исторического квартала.
— И каким образом цыгане создают для него ветер? — возразила Роберта.
— Своими ветряными мельницами. Вы видели, сколько их на крышах Исторического квартала? Они используют их в качестве вентиляторов. Это же очевидно.
Не зная, какие аргументы противопоставить столь чудовищной теории, она не стала его прерывать.
— Разве королева цыган не поддержала уходящего муниципа? А голоса иммигрантов на чаше весов? Разве бывшие подданные графа Палладио чураются колдовства? Ведь они нашли вам ежа-телепата…
— Точно, — согласилась она. — Если ветер дует не сверху, значит, он дует снизу. Логично.
Мартино обрадовался, что она согласилась с ним. Роберта Моргенстерн не была лишена здравого смысла! И буквально свалился с неба, когда она резко заявила:
— Вы превратились в тесто, пообщавшись с иерархией. Очень жаль. Разве в вашей голове не гулял ветер? Где же ваши мечты взлететь до Луны? Вряд ли вы взлетите выше крыши коммунального здания.
Их перепалку прервало голосование. Мартино, насупившись, постарался успокоиться. После подсчета голосов он объявит дурную весть своей бывшей партнерше. Она нарывалась на неприятности, и у него не было причин ждать более подходящего случая.
Грегуар не обладал кошачьими глазами Роберты. И хаос разнородных предметов мешал в поисках. Но постепенно в темноте появились инструменты астронома Тихо Браге, изгнанника Ураниборга. Барнабит отодвинул их к стенам, чтобы освободить узкое пространство.
Армиллярные сферы, стоящие вплотную друг к другу меридианы, параллактические линейки в ящиках. Между двух латунных астролябий лежала подзорная труба. Трое часов указывали разное время. На Зодиаке отсутствовали многие созвездия.
В углу звездной свалки прятался голем. Он двинулся на Роземонда, и тот ждал его приближения, не двигаясь с места. Колосс раскинул глиняные руки, чтобы раздавить незваного гостя. Роземонд оказался проворнее. Он сунул руку в рот чудовища и извлек филактер, наделявший его жизнью. Голем застыл с разведенными руками.
Роземонд развернул пергамент и прочитал двести двадцать одну комбинацию значков, которые начертал Барнабит для подчинения себе зверя. Нашел приказ убивать любого визитера, стер его и вернул филактер на место. Существо вздрогнуло, опустило руки и отодвинулось, пропуская профессора.
Медная труба, которая пересекала сад, бежала по полу к машине размером со шкаф. Сердцем ее был стоявший на опорах прозрачный сосуд. Нечто вроде гигантского яйца в металлической оправе. Его через равные промежутки времени пронизывали бесшумные вспышки света, похожие на зарницы летней ночной грозы.
Медная труба разделялась на множество патрубков, которые проникали в яйцо снизу. Стеклянные трубки выводили из яйца флюиды. Голем шел по пятам Роземонда. Разноцветные вспышки усилились, превратив профессора в печального клоуна.
К панели управления, стоявшей в стороне, был веревочкой привязан пожелтевший клочок картона.
Роземонд узнал символы элементов вещества, изобретенные Джоном Дальтоном, одним из создателей атомной теории. Большинство значков было перечеркнуто или затерто. Остальные означали серу, калий, магний и железо. Роземонда заинтересовало яйцо, стенки которого походили на хрусталь. Внутри вились цветные клубы паров, создавая впечатление зарождающейся туманности, слабой и блеклой, но активной.
Пульсации ускорились. Из туманных спиралей возникла человеческая фигурка, вернее, ее набросок, подключенный к жизни несколькими хрупкими нитями. Сокращения сердца сопровождали световые вспышки. Сжавшийся комочек был словно присыпан золотистой пылью. Внутренние органы выглядели темными пятнами с нечеткими границами. Глаза эмбриона были широко открыты. И смотрели прямо на профессора истории.
