затаскивая на дрова.
А брат Семион, стоя рядом с еретиком, продолжал, да так, чтобы тот был вовлечен в разговор:
– Видишь, что случается с отринувшими Господа, нет покоя им ни в царстве живых, ни в царстве мертвых.
Еретик сидел на земле, усердно молясь и глядя на происходящий ужас. Услышав слова монаха, он пробурчал:
– Так у нас в городе собратьев лишь каждый пятый, а все остальные ваши паписты. Считай, вы своих упокаиваете.
Но таким доводом брата Семиона было не взять, он только усмехнулся в ответ и произнес:
– И поделом братьям нашим, коли не уберегли город свой от ереси, так и разделят участь еретиков. В славном городе Ланне чума была, а еретиков не нашлось, оттого и не бродили мертвецы богомерзкие по улицам Ланна. Оттого и благолепие на улицах Ланна, и колокольный звон по утрам, а у вас мерзость и прах на улицах.
Еретику и ответить было нечего, он стал молиться еще истовее.
Кавалер отошел от них, заглянул внутрь ратуши, трупов там уже не было.
– Все вроде? – произнес он.
– Все, господин рыцарь, – отвечал ему Пруфф, – сорок два мертвеца.
Волков глянул на костер, солдаты закинуть наверх трупы уже не могли, сажали и укладывали вокруг.
– Мало дров, найдите еще, – приказал кавалер капитану и крикнул каменотесу: – Все, не бойся, еретик, ратуша очищена, показывай, где ход.
Еретик, зажимая нос и стараясь не дышать часто, указал в темном углу у восточной стены на четыре ступени, что шли вниз и упирались в стену. Вокруг был старый кирпич, а эта стена состояла из крепкого камня.
– На совесть делали, – заметил Волков, трогая камни и морщась от вони.
– Бургомистр велел делать хорошо, чтобы было тяжко ломать контрабандистам, – нехотя ответил каменотес. – За этой стеной еще перемычка посередке хода, да еще одна стенка у самой реки. Но вам их ломать нет нужды, как эту сломаем, так все, дальше у перемычки свод поломать – и вы в городе.
– К вечеру управишься?
– Нипочем не уложиться до вечера, кладка три камня, отец клал, киркой да ломом работать и работать.
– Людей в помощь дам.
– Это хорошо, пара людей не помешает, да ход-то узкий, тут двоим не размахнуться, по очереди ковырять будем, и то только к обеду назавтра пробьем.
– Начинай.
Кирка бьет камень, кирка бьет камень, кирка бьет камень. Летит пыль и осколки. Пыль и осколки.
Сидеть и смотреть, как люди ломают стену, у Волкова не было сил. Он поглядывал на солдат. Те, видя его взгляд, отводили глаза. А он кожей спины чувствовал, что солдаты в шаге от неповиновения. В шаге от мятежа. Не будь он так тверд, они давно бы ушли из города. А сейчас кавалер не чувствовал уверенности даже в своих людях, теперь ему приходилось контролировать всех.
– Поп, – сказал он отцу Семиону, – следи за ними, не давай им лениться ни минуты, мне нужно, чтобы они пробили стену, и чем раньше – тем лучше. И пусть сожгут мертвяков как следует, чтобы ни ног, ни рук на улице не валялось.
Отец Семион смиренно склонил голову и молитвенно сложил ладони в знак повиновения:
– Буду призывать Господа в помощь.
– Да уж призови, если хочешь, чтобы мы выбрались отсюда живыми.
У Ёгана рана чуть воспалилась, брат Ипполит обработал ее и сказал кавалеру, чтобы тот не беспокоил слугу хоть один день. Волков согласился, но пришло время ехать за водой. Вернее, воды хватило бы до утра, но тревога не покидала кавалера, он хотел знать, что делать дальше, что даст ему ход в цитадель, не придется ли там драться с людьми Брюнхвальда. И поэтому ему нужно было поговорить с Агнес.
Он взял с собой четырех солдат, больше не получилось, слишком много людей с капитаном Пруффом оказались заняты у ратуши, а еще требовалось оставить людей с Рохой в лагере.
Так и поехали: подвода с двумя бочками, четверо невеселых солдат и он. Кавалер надеялся, что на этот раз никто его не встретит засадой.
Когда выехали из города, он отправил своих людей с бочками к реке, сам же поехал к заставе, где попросил солдат позвать из лагеря госпожу Агнес.
Ждать пришлось недолго, девочка, наверное, бежала к нему и шар несла в синем бархатном мешке. Приблизилась, кинулась к нему на грудь, так что щеку чуть поцарапала о наплечник.
– Господин, уж и не ведала, увижу ли вас, – чуть не со слезами говорила она. – И сны снились недобрые.
– Ты ко мне сильно-то не жмись, я из чумы выбрался, не дай бог язва от меня к тебе шагнет. – Он отстранил ее от себя. – Ну, как вы там, нет ли нужды в чем?
– Нет, нету нужды, рыцарь фон Пиллен добрый. Все нам дает, – она чуть понизила голос, словно кто-то мог их услышать, хотя они были одни, – ночью проснулась я от кошмара, мертвецы мне снились, по Рютте, прямо по дороге гуляли. И вас спрашивали у всех проходящих, и ко мне подходили. Тоже спросили, где, мол, твой господин. Святые Угодники, – она осенила себя крестным знамением, – ну, так проснулась, ночь вокруг, солдаты говорят у костра, а Хильды рядом нет. По нужде пошла, думаю, да нет, не по нужде, рыцарь велел нам в шатер таз принести для надобностей. Я лежала долго, ждала, а она так и не пришла. Я под утро заснула, а утром она явилась. Я говорю, где, мол, была. А она: тебе что за дело. А сама спать легла. А я знаю, господин, она у него была, у рыцаря. Он от нее млеет, за столом сидел, так вино ей сам подливал, не ленился встать, лакея не звал. И смотрел на нее и смотрел, как дурень на красную рубаху. Рот раззявит и сидит дурак дураком, улыбается.
– Значит, у рыцаря она была, – улыбнулся Волков.
– Ну, не с солдатами миловалась, у рыцаря. Шалава она. Вам не пара. Хотя и добрая.
– Бог с ней, не до нее мне сейчас. Ты молодец, предупредила меня в прошлый раз, беду отвела. Как знала.
Он хотел погладить девочку по голове, но, вспомнив про чуму, отдернул руку:
– Ты давай еще в шар глянь, что меня ждет, как мне в цитадель попасть и как мощи из города вывезти? Мне все нужно знать, люди мои ненадежны.
– Сейчас гляну, только отойдем к реке. Мне раздеться нужно. А люди ваши ненавидят вас и зло замышляют, но боятся вас, я еще вчера это знала, да забыла сказать.
Она снова
