слова.
– Э-эй-й-й ты-ы-ы-ы, слышишь меня, – разносился в тишине писклявый, почти скрежещущий голос, – знаааю, слышишь, куда ты сбежал, храбрец? Спрятался в свою нору-у-у-у-у? Сидишь там и дрожишь? Все тщета, мои чумные людишки уже с вами потискались, кого-то и облобызали, уж кто-нибудь из вас зачумлен. Эй вы, страшно вам? Знаю, страшно, вы зря пришли все сюда, сдохнете тут все. И виноват будет только он, этот ваш храбрец-рыцарь.
Все, кто был на винном дворе, завороженно слушали эти слова, не осмеливаясь пошевелиться. Люди боялись. Солдаты боялись!
Ждать было нельзя, кавалер это понимал, как был голый, так и полез на бочки у стен. Залез, стал вглядываться в ту сторону, откуда несся голос. И на той же крыше, что и в прошлую ночь, заметил черный худощавый силуэт. Его было хорошо видно в лунном свете.
– Ёган, арбалет, – сухо скомандовал Волков. – Хилли-Вилли, заряжайте мушкет.
Ёган, как был голый, достал арбалет, стал натягивать тетиву. Мальчишки тоже засуетились. А кавалер с ненавистью и нетерпением смотрел на этот силуэт, моля Бога, чтобы он не исчез.
– Не-ет, вы-ы-ы-ы са-а-ами виноваты, зачем шли с ним сюда, думали защиитит он ва-а-а-ас от язвы-ы-ы-ы? – завывал голос, омерзительно растягивая слова. – Нет, не защитит, так и жди-и-и-ите, скоро одного из вас кинет в жа-а-ар. Горя-я-я-ячка начнет жечь его изнутри. Кто из вас это будет? Следите друг за другом. Следите.
Ёган передал заряженный арбалет Волкову, тот взял и нетерпеливо спросил у мальчишек:
– Ну, скоро вы?
– Сейчас, господин, – отвечал один из них, – мушкет заряжен, фитиль разжигаем.
– А коли одного-о-о-о в жар бросит, – продолжал голос, – то и другие захворают, раз коготок увяз, то и всей птичке пропáсть. Все вы здесь перемрете, всех вас язва пожрет.
– Видите? – спрашивал кавалер у мальчишек, когда те влезли к нему на бочки. – Вон он у трубы стоит. Левее луны.
– Вижу, вижу его, господин, – заверил тот, что собирался стрелять, – далеко, думал он ближе, раз так орет громко.
– Далеко, но попасть можно, – заметил кавалер, поднимая арбалет.
– Попасть можно, – согласился мальчишка, тоже прицеливаясь. – Даст Бог – попаду.
– Говорите, когда палить, – попросил второй, поднося фитиль, – мы готовы.
– А-а-а потом, после жара… Нет-нет, бубоны сразу не пооявятся. Сначала придет ло-о-омо-о-ота-а-а, страшная ломота-а-а, – продолжал голос так противно, что Волков не выдержал:
– Пали!
И сам спустил тетиву, и почти сразу грянул выстрел оглушительно:
Вс-с-сш-ш-шпа-а-ах-х!
Так, что ухо у него заложило.
Волков не знал, кто из них попал, он или мальчишки, но крик оборвался, силуэт на крыше сложился пополам и исчез в темноте. Стало очень тихо, и тогда кавалер крикнул:
– Эй, ты где? Чего замолчал, а то нам интересно, что будет после ломоты?
Все, кто был на винном дворе, ждали, запищит ли снова мерзкий голос, но было тихо, как и положено ночью.
– Наверное, он забыл, – сказал Роха, – или дела у него какие появились. В общем, сказки закончились.
Кто-то засмеялся. И напряжение стало спадать.
– Ну, чего стали-то? – спрыгивая с бочки, произнес Волков. – Моемся все, кто был на вылазке, и оружие не забудьте отмыть. Кто не смоет с себя грязь – получит язву, помните, что этот демон пропищал?
Перед тем как лечь, он подозвал к себе брата Ипполита и попросил:
– Приглядывай за людишками, боюсь, как бы этот черт визгливый прав не оказался. – Молодой монах кивал, а сам боялся. Кавалер это видел: – Ну чего ты?
– Господин, а если кто занедужит, как быть? Не знаю я, как лечить его, – растерянно говорил брат Ипполит.
– Я и подавно не знаю, – отвечал Волков, – будем выносить их за ворота, в соседний пустой дом, а там как Бог даст. – Монах продолжал кивать головой. – Ты, главное, следи, чтоб хворых промеж здоровых не было.
Монах ушел озадаченный, вздыхал, спать не пошел, сел к костру, где грелись солдаты, что несли караул. А рыцарь спать-то лег, да вот только заснуть сразу не смог, уж больно нехороши были дела, чтобы сладко засыпать, не помаявшись перед сном.
Сыч был хитер, не знал кавалер второго такого же. Он и пошел к каменотесу, взяв с собой мешок с хлебами и сыром и кувшин с вином. Волков и еще десяток солдат остались позади, не пошли, чтобы не пугать. Ждали, пока долго и настойчиво Сыч колотил в ворота дома. Наконец кто-то откликнулся из-за ворот, и теперь Сыч стал долго с кем-то разговаривать. А кавалер с солдатами ждали. Но у Сыча не получалось, ворота ему никто не отпирал, наконец он плюнул с досады и пошел к Волкову.
– Ну? – спросил тот.
– Не открывает, паскуда, боится. Собратом меня называл, а сам не отворяет. Говорит: Скажи «слово», собрат. Какое ему еще слово?
– Скажи ему «соло скриптум» и назови его собратом.
– Чего сказать? – переспросил Сыч.
– «Соло скриптум» [2] – клич еретиков, – объяснил кавалер, – и зовут они себя собратьями или сотоварищами.
– Экселенц, откуда вы все это знаете? – удивился Сыч.
– Я с ними девять лет воевал, чего ж мне не знать, – холодно ответил Волков, – иди уже давай, вытащи его мне сюда.
– Сейчас, экселенц, – обещал Сыч и пошел, приговаривая, – «соло скриптум», собрат, «соло скриптум».
Но и после этого ворота Сычу не открыли, Волкову надоело ждать.
– Сержант, – приказал он солдату в рыцарском шлеме, – ищи, чем дверь ломать.
Еретик был худ, изможден, зарос щетиной, стоял, исподлобья глядел на солдат. И молчал, а вот баба его выла, и четыре исхудавшие дочери тоже скулили беспрестанно.
– Прекратите, – велел кавалер, – никого не убьем, никого не тронем, если поможете попасть в цитадель. Еще хлеба дадим. Сыч.
Сыч тут же раскрыл мешок, стал показывать хлеб и сыр, потряс кувшином:
– А тут вино.
Еретик молчал. А баба его перестала выть, как будто выключили ее, поглядела на хлеб и заговорила:
– А вода есть у вас?
– Все есть, все, – заверил Сыч. – И вода хорошая, и масло, и бобы, и солонина. И все дадим вам, красавиц своих покормите, ежели расскажете, как попасть в цитадель. Ну? Чего молчишь-то, безбожник? Дать твоим детям хлеба? Я дам, скажи, как попасть в цитадель.
– Известно как, – наконец ответил мужик мрачно, – есть южные ворота, есть северные, идите и заходите.
Сказано это было если не с вызовом, то уж точно с неприязнью. Не дожидаясь приказа, Сыч коротко, без замаха, ударил мужика в правую часть брюха. Тот сразу повалился на землю, а баба и девки снова завыли.
– Ты бы лучше не грубил, – ласково посоветовал Сыч, присев на корточки рядом с мужиком, – мой
