и не лезла, потому как тянуло от него холодом.
– Спасибо, Клавдия Михайловна. А не заметили, приходил к нему кто-то?
– При мне – никто. Но вы ж понимаете, я тут не семь дней по двадцать четыре часа сижу, – она приятно улыбнулась. – Надо сменщиков моих спросить. Хотите – поднимайтесь в квартиру, а я свяжусь с ними и узнаю.
– А ключи есть у вас?
– Есть… только вдруг жилец дома?
– Я совершенно точно знаю, что его там нет.
– Хорошо, вы люди государевы, так что возьму грех на душу, – и Клавдия Михайловна протянула Кулиджанову ключи.
Капитан-лейтенант поднялся на второй этаж, открыл двери и вошёл в квартиру. Она была не слишком большой – спальня, гостиная, кухня… И Класхофен явно не успел её обжить.
Повеселевший магтехник обвёл каждую комнату своим устройством, зафиксировал показания по точкам и сказал:
– Ну, точно всё. Носитель данной ауры пребывал в этом помещении двое суток, это подтверждено и может быть использовано в суде.
– Спасибо, сержант, вы можете быть свободны.
И Кулиджанов взялся за коммуникатор: надо было вызывать чистильщиков и проводить обыск по всем правилам, так, чтобы никакая деталь, никакая мелочь от них не ускользнула. А он пока напишет запрос на установление владельца квартиры, поскольку очень уж любопытно, кто, когда и зачем подготовил для беглеца эту нору?
Вроде бы и рано Суржиков приехал в театр, никого не должно было быть – ан нет, на главной сцене репетировали. Вёл репетицию тот самый молодой режиссёр, который, по смутным предположениям, мог быть связан с неприятностями труппы. Хотя вроде бы – ему-то зачем? Он режиссёр антрепризный, ни с кем контракт не подписывал, поэтому любой провал отражается на его репутации и, значит, на кошельке.
Витас Лейтис ставил «Тартюфа», но в современном прочтении. Владимиру было сперва любопытно, потом очень любопытно, а в конце концов стало просто скучно. Отчего-то Лейтису казалось, что текст Мольера недостаточно смешон сам по себе, и надо подчёркивать каждую шутку жестом, гримасой или костюмом. Получалось так себе…
Наконец репетиция закончилась, и актёры пошли отдыхать, кивая Суржикову, скромно сидевшему в шестом ряду партера.
Зал опустел.
Владимир огляделся, поднялся на сцену, присел на корточки около суфлёрской будки и негромко произнёс, что было велено:
– Суфлёр, выходи поговорить. Лавр Корнеевич разрешил.
В будке зашуршало, будто переворачивались страницы, потом кто-то откашлялся, и глазам Суржикова предстал… Ну, может быть, Аркадий Феофилактович выглядел бы так же, если бы сбрил бороду и вместо широких штанов и рубахи навыпуск надел тёмно-красную униформу с золотым позументом и круглой шапочкой.
– Чего хотел? – сердито буркнул Суфлёр.
– Помощь твоя нужна. Меня зовут Владимир Иванович, фамилия моя Суржиков, а как тебя величать?
– Ну, Кондрат Павлович…
– Так вот, Кондрат Павлович, ты ж знаешь, что тут происходит? С февраля труппу лихорадит, вот они меня и позвали, чтобы я нашёл, кто жить мешает. Вчера я сторожил злоумышленника в малом фойе, да упустил. Ты ведь был там, видел его? Или её?
Суфлёр вздохнул, прошёлся по просцениуму и снова встал перед Владом.
– Не положено это, нам в людские дела лезть.
– Ну, так Лавр Корнеевич разрешил, – напомнил Суржиков.
– Иначе бы я с тобой и не разговаривал. Ладно, помогу. Утащить из витрины реквизит смогли, а вот вынести из театра – нет. Иди к декораторам в мастерские, я там буду.
Влад протёр глаза: его собеседник исчез, будто и не было.
– Словечка в простоте не скажет… – пробормотал он и со стоном распрямился. – Нет, чтобы ткнуть пальцем – мол, Лянская стащила, или другой кто, так он ритуалы разводит…
Он поплевал через плечо, чтобы повезло, и пошёл в кулисы, чтобы найти лестницу и забраться на четвёртый этаж. Мастерские располагались именно там.
На четвёртом этаже пока было тихо, лампы не горели, только дежурный светильник бросал на пол бледно-жёлтый круг. У декораторов сегодня был выходной, только бедолага, вытянувший короткую палочку, должен был придти к обеду и проверить, не повредили ли во вчерашнем премьерно-бенефисном раже какой-нибудь куст или колонну. Остановившись посреди коридора, Суржиков осмотрелся и негромко позвал:
– Суфлёр!
– Тут я, – отозвались из-за широкой двери склада. – Заходи.
Склад в театре никогда не запирали – ну, в самом деле, кому бы пришло в голову украсть размалёванный фанерный задник размером три на пять метров или выкрашенную светящейся краской луну? Влад потянул на дверную ручку и осторожно вошёл. Прямо перед ним метрах в пяти вспыхнул магический зеленоватый фонарик, осветивший сосредоточенную физиономию Суфлёра.
– Вот там королевский трон, – кивнул он куда-то вглубь склада. – За подушкой на сиденьи спрятано.
– А кто это был, Кондрат Павлович?
– Не могу сказать, – отвернул тот печальную обезьянью мордочку. – Ты снаружи. А мы все внутри.
– Ладно, – согласился Суржиков. – Хотя я тоже свой и изнутри, но спорить не буду. Тогда вот такой вопрос: когда выносить этот веер будут? Ведь не оставят же здесь, как ты считаешь?
– Завтра, – твёрдо сказал Суфлёр. – Завтра после спектакля.
– Значит, я могу поставить метку, и она просигналит, когда наш вор окажется рядом со мной?
– Даже ещё проще, – когда Кондрат Павлович понял, что от него не будут требовать невозможного, он оживился и даже заинтересовался этой игрой. – Дверей-то, через которые можно выйти, всего четыре. После спектакля я две закрою, и она пойдёт такой дорогой, где будет много народу.
«Она, – отметил про себя Влад. – Значит, всё-таки Лянская».
– Хорошо, договорились, – и он протянул маленькому театральному служителю руку для пожатия.
Веер и в самом деле не слишком аккуратно был засунут в подушки. Суржиков вытащил из кармана полученный от Алекса артефакт и провёл им по тёмно-фиолетовым страусовым перьям, те слегка засветились.
– Ага, – важно произнёс Суфлёр. – Свидетельствую: печать поставлена.
– Спасибо, Кондрат Павлович.
– Да не на чем… – застеснялся вдруг тот.
– Тебе, может, принести чего? Угощения какого?
– Не, еды мне в буфете довольно оставляют… Вот что, я слышал, есть такой особый клей: держит намертво, а если особое заклинание сказать, то отпускает.
– Для кожи, ткани, бумаги? – деловито поинтересовался Суржиков.
– Для всего!
– Буду искать.
На поиски запрошенного клея было потрачено часа три. В конце концов, Влад нашёл его совсем рядом с домом, когда забрёл на Сухаревском рынке в чиньскую лавочку.
Дома никого не было, и он с удовольствием выпил чаю с пирогом и завалился в кровать, строго сказав в потолок:
– Аркадий Феофилактович, я думать буду, ты меня не беспокой.
Через минуту с кровати уже слышалось мелодичное посвистывание носом.
Чистильщики появились примерно через минут двадцать.
Капитан-лейтенант всегда любовался тем, как они начинают работу: в защитных костюмах (а вдруг где-то в обыскиваемом
