и нервно хмыкнула.
– И как же тебе теперь быть? – спросил бастард, переваривая услышанное.
– Хороший вопрос. Только правильнее спросить, как «нам» теперь быть? – поправила его девушка. – Как-то раз Агата, вернувшись с одного из ваших свиданий в эйфории, проболталась мне, как каждый вечер делится со своим возлюбленным силой кольца. Я хоть и плохо себя чувствовала, набросилась на нее с обвинениями и проклятиями, зная, к чему это приведет…
– И к чему же? – насторожился Вилберн, почуяв неладное.
– Дело в том, что всякий, в полной мере вкусивший его силу, всю оставшуюся жизнь будет в ней нуждаться. Проще говоря – станет рабом кольца. Это предупреждение бабушки Дженис сестра пропустила мимо ушей, ведь речь тогда шла о нашем с ней выживании. Когда же я с упреком напомнила Агате слова умирающей бабушки, то в ответ получила гневную отповедь, суть которой сводилась к тому, что ты Небесами поклялся любить ее вечно и никогда не бросать, а потому и силу кольца, которой по выражению сестры «с лихвой хватит всем», мы будем делить на троих. Она, похоже, и вправду потеряла из-за тебя голову – как же, настоящий потомок графа Реджинальда, пусть даже незаконнорожденный! Вот и натворила дел в безумной страсти – окольцевала молодого господина из дома на холме!
Вспомнив данные в пылких объятиях взаимные обещания, бастард внутренне сжался и долго пребывал в молчании.
– Зачем ты пришла? – наконец спросил он, желая поскорее закончить неприятную беседу.
– Нам придется потревожить Агату, чтобы получить кольцо. Ей оно больше ни к чему, а мне необходимо, словно воздух. Как, впрочем, и тебе, скоро ты это поймешь. Сторожа на деревенском кладбище нет, само оно надежно скрыто деревьями, ну а лопаты и толстые свечи в охотничьем доме графа наверняка найдутся, – спокойно произнесла Селена, будто ее предложение было вполне заурядным. – Одна я никак не справлюсь, но зато помогу, чем смогу. Труднее всего будет потом, когда придется каким-то образом делить силу кольца…
– Ты хоть слышишь себя! – прервал ее юноша своим нервным криком. – Гробокопателя из меня хочешь сделать! Теперь понимаю, почему тетка держит тебя за полоумную!
Он демонстративно сплюнул себе под ноги накопившуюся во рту горькую слюну и, преодолевая непонятную слабость во всем теле и жуткое головокружение, зашагал прочь от убитого молнией дуба по направлению к своему дому.
– Поверь, Вилберн, я желаю тебе только добра и когда ты созреешь, дам еще один шанс, если буду жива к тому времени, – бросила в спину уходящему бастарду Селена. – А пока советую запастись лауданумом у аптекаря соседнего городка.
В последующие несколько недель юноша совсем расклеился. Его бросало то в жар, то в холод, пропал аппетит, внезапные приступы слабости, сопровождающиеся учащенным сердцебиением, проливной потливостью и головокружением сделались регулярными. В конце концов он совсем перестал выходить из своего возвышающегося над деревней убежища, боясь упасть в обморок на глазах местных жителей. Но более всего остального его мучили кошмары в те редкие ночные часы, когда измотанный организм проваливался в тяжелый сон. Все сновидения так или иначе были связаны с усопшей Агатой. В одном из них она звала его к себе жестом руки, причем он понимал, что девушка мертва и приближаться к ней не стоит, но блеск серебра на ее безымянном пальце магнитом тянул его в объятия покойницы. В другом бастард самозабвенно целовал Агату, пока случайно не обнаруживал, что они с Селеной намертво сросшиеся спинами сиамские близнецы. В третьем Агата судорожно и безуспешно пыталась снять со своей вздувшейся руки застрявшее на ней кольцо, чтобы отдать задыхающейся Селене, и в итоге вырывала его вместе с безымянным пальцем.
Приносившие продукты крестьяне, видя ужасное состояние молодого господина, сами попросили деревенского лекаря навестить Вилберна, но тот после длительного осмотра больного только развел руками, констатируя истощение организма и полный упадок сил вследствие неясного недуга, после чего рекомендовал бастарду обратиться к именитым медикам при замке отца. Однако лекарь все же оказался юноше полезен, так как в ответ на его просьбу снабдил Вилберна двумя склянками лауданума из своих запасов. Спиртовая опиумная настойка заметно притупила остроту мучений юноши и ему временами даже стало казаться, что болезнь понемногу отступает. Однако по прошествии месяца, когда бастард в качестве эксперимента прекратил прием снадобья, недуг вернулся во всей своей зловещей силе и надежды на выздоровление рухнули. Выклянчив у периодически захаживающего лекаря остающуюся в его личных запасах настойку, юноша решил вверить свою судьбу Богу и сутками лежал на кровати, изредка забываясь тревожным сном, а вставал только для того, чтобы выпить немного молока с медом, впихнуть в себя кусок засохшего сыра и сходить по нужде. Он уже понимал, какой смысл вкладывала Селена в брошенное ему выражения «когда созреешь», так как теперь был готов на многое, если не на все, только бы избавиться от непрекращающихся мучений.
Второй шанс постучался в дверь его дома поздним вечером предпоследнего дня ноября, ровно по прошествии двух месяцев со смерти Агаты. Вставая с кровати, он уже точно знал, кто пожаловал, невзирая на тьму и сырость.
У порога, опершись на клюку, стояла Селена, укутанная в теплую коричневую ткань.
– Готов? – произнесла она одно единственное слово.
– Готов, – столь же лаконично отозвался хозяин жилища.
Вилберн впустил ее на порог и пока спешно одевался, случайно бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Высохший силуэт человека с туго обтянутым серой кожей черепом показался ему совершенно незнакомым, тяжело больным мужчиной преклонных лет. Отгоняя неприятные мысли, бастард тряхнул головой, взял со стола склянку, щедро глотнул опиумной настойки и положил сосуд с лауданумом в перекинутую через плечо дорожную сумку.
Несмотря на конец ноября, было достаточно тепло. Сотканный из миллиардов микроскопических капель влажный туман в недвижимом воздухе напоминал о вечном покое, к которому поспешает суетливая жизнь всякого живого существа. Короткий путь от дома на холме до деревенского кладбища юноша смог преодолеть только с двумя остановками для отдыха, используя при этом лопату в качестве дополнительной точки опоры.
Могила Агаты представляла собой небольшой земляной холм с деревянным крестом, на котором красивым старинным шрифтом были выведены ее полное имя, год рождения и дата смерти. Поставленные Вилберном по краям захоронения две большие свечи прекрасно освещали место последнего приюта девушки, однако ее сестра воспламенила еще одну, третью, и встала в двух шагах от вонзившего в земляной холм лопату юноши.
– Да помилует Господь наши черные души! – сквозь зубы процедил бастард, плюнул на ладони, обхватил ими деревянный черенок и принялся копать.
Уже через минуту после начала жуткой работы, юноша ощутил неизъяснимый прилив сил, словно находящееся на дне могилы кольцо открыло в нем второе дыхание, каковое открывается у заблудившегося, отчаявшегося
