— Я вас слушаю, Клим Глебов. О чём конкретно вы хотели поговорить?
— В ту ночь, когда всё произошло… Вы последним зашли в здание из гражданских, около полуночи. Может, что-то слышали или видели? Заметили что-то необычное?
— В ту ночь — ровным счётом ничего. Тихо, спокойно, из-под двери Сахарова свет пробивается. У бараков рабочих курил «вахтёр» — я тому кивнул, мы с ним частенько дымим в одно время. Имени, правда, не знаю.
Клим обратил внимание на интонацию учёного.
— А до исчезновения бывали тут необычные случаи? Я имею в виду не эксперименты, а, так скажем, что-то ещё…
— Молодой человек, а что вы считаете необычным?
Следователь улыбнулся — хоть шестидесятилетний профессор и был почти в два раза старше, всё равно обращение несколько смутило. Прочистил горло.
— Ну… Вот у вас тут человек исчез. Взял и исчез, как будто растворился в воздухе. С пятном на полу и запахом в комнате как после дождя. Вот это для меня необычно, я такого за десять лет службы следователем ни разу не видел. Понимаете, о чём я?
— А, так всё-таки запах есть… Клим, вы в школе учились? Ну, хоть ЦПШ? Чего-нибудь дальше своей следственной науки смыслите? Вы не обижайтесь, я просто на примере Латыгина и Агнарова убедился, что даже те, кого сюда назначили, в физике ни в зуб ногой…
— Ну, скажем так — дураком я никогда не был… Третий в выпуске гимназии, неоконченное высшее вас устроит?
Гавриил Платонович смерил собеседника удивлённым взглядом.
— Из бывших… Это хорошо, очень хорошо… В общем, Климушка, в современной нам с вами физике происходят такие вещи, что и уму непостижимо. Только открытия Резерфорда и Планка чего стоят. А ещё Эйнштейн, Бор, Ферми, Майорана… В общем, мир меняется, тайны мироздания нам поддаются…
— Гавриил Платонович, вы, конечно, меня извините. Но к чему вы это?
— Да так… Вот прожечь энергией «лучей смерти» дверцу от шкафа лично я необычным не считаю. Приходите после обеда, сегодня мы манекен поджигать будем… А вот если хотите необычного — поговорите с Агнаровым. У нас тут дней десять как был один… хммм… инцидент. Кое-что взорвалось. И знаете, как интересно: трупов четыре, а теней от них пять. От такого я чуть было не поверил в высшие силы — но вовремя выпил коньяку-с и успокоился.
Мило улыбнувшись, главный инженер отсалютовал и отправился обратно в конструкторское бюро. Глебов вздохнул: вот и выяснилось, что темнит Агнаров. Интуиция не подвела…
Испытания прошли в штатном режиме. Все собрались вокруг гудящей установки со множеством электромагнитных катушек и проводов, Сахаров раздал затемнённые очки для защиты зрения. Низкорослый американец в синем классическом костюме и модных лакированных ботинках пошептался с Кебучевым, кивнул и потянул за рычаги. Внутри футуристического прибора стали потрескивать молнии, затем с ослепительной вспышкой из него вырвался белый луч, ударивший в грудь манекена из папье-маше. Тот вспыхнул и загорелся, упав на землю. На всё ушло не более двух секунд, установку остановили, Агнаров радостно похлопал по плечу главного инженера и пожал руку американцу. Стали расходиться, а экспериментальный прибор поспешно затянули брезентом…
Клим в задумчивости курил и поджидал «царька». Во-первых, «лучи смерти» действительно существуют и работают. Эта штука была куда мощнее и опаснее огнемёта. Во-вторых, манекен не просто так был одет в поношенную форму — не было сомнений, зачем сюда хотят звать Тухачевского и иных. В-третьих, следов взрыва около установки видно не было: значит, инцидент, о котором упоминал главный инженер, произошёл где-то в другом месте. И главный по объекту сознательно не только не рассказал о самом событии, но и скрыл место от глаз «москвича»…
Дождавшись, когда Яков Иосифович переговорит со всеми и направится к своему домику, Глебов быстрыми шагами нагнал коллегу.
— Яков, надо бы поговорить.
— Нашёл чего? Давай в мой кабинет, скоро буду. Там открыто.
— Хорошо.
Кабинетом для Агнарова служила небольшая комнатка между залом заседаний и личной комнатой-спальней. По сути, это была скорее каморка, в которой находились средних размеров стол, три стула и шкаф для бумаг, заполненный примерно на треть. На стене, как полагается, висел портрет «Железного Феликса». На столе была фотография Сталина с цитатой, рядом письменный набор и справочник телефонов НКВД и иных госорганов по городам и областям ответственности. Интересно, что сейф с ключами, деньгами и особо важными документами располагался в спальне, а все партийные атрибуты были вынесены в зал заседаний. Ничего лишнего, только работа.
— Ну, чего там? Раскопал, что случилось?
Глава объекта, слегка переваливаясь, прошёл вдоль шкафа и сел за стол.
— Яков, мы с тобой оба НКВДшники, матёрые, прямо скажем. Давай начистоту. Что за взрыв был? И почему скрыл?
— Кебучев, паскуда, проболтался, да?
— От вопроса не уходи.
Агнаров резко встал. Подошёл к двери, выглянул в коридор, после закрыл её и запер на ключ. Сел обратно, раскурил трубку.
— Понимаешь, Клим, какое тут дело. Помнишь, наверняка, как четырнадцать лет назад погиб товарищ Артём. Ну, при испытаниях аэровагона.
— Припоминаю…
— Вот, с тех пор, говорят, есть негласная директива, чтобы любые исследования проходили без привлечения руководителей первого звена. Дескать, если у нас на каждом неудачном испытании будут лидеры партии гибнуть — править будет некому… Ну и, как я слышал от товарища Ягоды, есть ещё правило двух ошибок. Если дважды происходит авария — всё, проект закрывается на время, ищут причины и виновных…
Клим в задумчивости выпустил колечко дыма.
— Боишься, что про аварию узнает Хозяин? И тогда при повторном происшествии тебя снимут либо за вредительство к Духонину отправят?
— Ну, скажем так: всем будет лучше, если инцидентов у нас больше не возникнет, а о том маленьком случае никто никогда не узнает. Знаешь, как говорят: победителей не судят.
— Допустим… А что ж там всё-таки было?
Яков Иосифович сощурился.
— Копать решил… Ну, ладно, ты прав — ты тут у нас ищейка, твоё право… В общем, десять дней тому назад первая установка перегрелась, видать, или ещё что-то с напряжением произошло, и рванула. Я не знаю точно: меня тогда не было, в физике я слабоват…
— А кто был? И какие последствия?
— Были, в основном, рядовые инженеры. И Трилович, он руководил. Ефроим и Кебучев находились в КБ, испытания были рядовые — арбуз взрывали… Что-то пошло не так, и рвануло. Установку разнесло, погибло четыре инженера, ещё пятеро получили контузию, один ожог. Да, инцидент. Но меня заверили, что так бывает, Гавриил рассказывал про взрывы в лаборатории своего профессора, Филиппова, что чуть ли не раз в месяц бабахало. Ефроим поддакивал, дескать, не надо сворачивать проект, у самого Теслы так тоже бывает. Да и вообще, может быть полезным, что установку ещё и как бомбу использовать можно…
Глебов пристально посмотрел в лицо собеседнику.
— Докладывать наверх не стал, ясно… Почему мне не рассказал сразу — тоже ясно… Но я ведь чую, что что-то ещё было. Ты нервничаешь, Яков, я знаю… Наверх доклад не пойдёт, обещаю.
— Я могу тебе верить?
Следователь кивнул. Агнаров поёрзал на стуле. Встал, подошёл к двери, отпер, открыл и ещё раз выглянул в коридор. Потом закрыл, запер, вернулся к столу. Достал из ящика бутылку армянского коньяка и два стакана, налил. Немного отпил и вздохнул.
— Была ещё одна странность… Под присягой я от этих слов откажусь, сразу предупреждаю. Да и говорю только под честное слово тебе. Может, при расследовании поможет. Оно сейчас важнее всего…
— Говори уже.
— Не знаю даже, как объяснить… При взрыве людей раскидало. Ну, как при артобстреле, знаешь… Вот, на месте взрыва нашли мы четыре обгоревших тела. Как раз четырёх и не досчитались, всё совпадало. Да и видели все, как они около прибора возились… А на здании рядом следы, как тень от человека. Говорят, такое бывает при очень сильном взрыве… И вот теней на стене пять. Как будто был кто-то ещё… Вот только не было никого. Всё обыскали, никаких следов. Видимо, искажение какое-то восприятия. Или пространства. Бывает тут такое…
