очевидно, были давно и хорошо знакомы, что и не удивительно, раз господин Неманич с такими странными опасными вещами дело имеет: они и полицию должны нередко интересовать. — Опять своими штучками-дрючками занимаетесь, и здесь тоже?.. — продолжил ворчать полицейский.
— По большей части, штучками, дрючек сегодня не очень много, — невозмутимо ответил господин Неманич.
— И шуточками, — буркнул капитан.
— Шуточки у нас — исключительно между делом, — усмехнулся господин Неманич. — В данный момент мы с Францем направляемся в прозекторскую, дабы изучить некоторые штучки и дрючки… Это недалеко от того места, где вчера пожар был. И в связи с вашим, капитан, появлением, меня очень интересует, смогу ли я туда попасть… или вы все перекроете для своих следственных мероприятий.
— Перекроем, — твердо ответил полицейский. — Весь коридор в том месте, где вчера горело. Так что идите-ка вы прямо сейчас в свою прозекторскую, пока не перекрыто. Вас же, небось, пригласили.
— Лично профессор Лукаш, возглавляющий медицинскую кафедру в этой достойнейшей обители знаний, — подтвердил господин Неманич.
— Подумать только, и у этого штучки-дрючки, — изумился капитан Фаркаш, покачав головой, и, коротко им отсалютовав, направился к своим подчиненным, которые как раз подошли, чтобы перекрывать коридор.
— Посмотрел бы я на него, если бы он видел то, что видели мы! — возмутился Франц скептицизмом полицейского, когда они отошли от него подальше.
— Я вас уверяю, Франц, он еще и не такое видел, — усмехнулся господин Неманич, и усмешка эта показалась Францу одновременно печальной и зловещей. Удивительно, что два этих ощущения вообще можно было между собой совместить! Но господин Неманич как-то умудрился. — Однако предпочитает твердо стоять на своих укоренившихся позициях. Так что и местные происшествия его вряд ли собьют с пути.
— Для его работы это, может быть, и хорошо… — задумчиво ответил Франц.
— Может быть, — кивнул господин Неманич. — Сторожа, кстати, звать не нужно: полиция перекроет весь дальний конец коридора, так что меня никто не потревожит.
— Так вы для этого капитана расспрашивали?
— Разумеется, для этого. С полицией всегда можно успешно посотрудничать, если знать, как.
Франц тихо хмыкнул: господин Неманич был очень хитрым человеком. И для его работы это, наверное, тоже было хорошо.
В прозекторской, как обычно, стояла тишина и прохлада, только раздавался мерный шум холодильной машины из соседнего помещения морга. Академия не жаловалась на доходы, и могла себе позволить заказать это чудо техники прямиком из Фрезии, удивительно тихое, так что, когда машина находилась за две стены от них, ее шум практически не мешал разговорам.
— Места тут хватит, это отлично, — заключил господин Неманич, поставил свой саквояж прямо на пол и принялся доставать из него черные свечи, какие-то бумаги с начертанными на них странными знаками, птичий череп…
Францу снова стало очень страшно.
— Я п-пойду, н-наверное?.. — робко спросил он.
— Да-да, идите, — кивнул господин Неманич, вычерчивая мелом круг на полу и расставляя свечи по четырем его сторонам.
Собрав все остатки мужества, Франц развернулся, медленно вышел и так же медленно закрыл за собой дверь. На твердых ногах и не побежав без оглядки от места пугающего ритуала, что уже счел огромным достижением. В том, что господин Неманич мог оставаться таким невозмутимым перед лицом неведомого, Франц ему, пожалуй, завидовал даже больше, чем насчет предполагаемых девиц.
Когда Франц вышел за дверь, Кайлен меланхолично сунул обратно в саквояж птичий череп, все бумаги и все свечи кроме одной, которая стояла прямо у него перед носом за границей круга. Изображать затейливые ритуалы, которые на самом деле совершенно не требовались, было у него излюбленным способом соблюдения Пакта. Если посторонним приходилось наблюдать весь процесс целиком, ритуал должен был выглядеть и вовсе уж невыполнимым и непостижимым. Сложное, доступное только после многолетнего обучения, тайное знание, недоступное простым смертным. Которого на самом деле никогда не существовало.
Существующее знание, большую часть которого тщательно оберегал Пакт, впрочем, тоже требовало долгого обучения. Но совершенно другим вещам, нежели составление на полу красивых композиций из свечей и черепов. Ему нужен был только круг, для безопасности. И свеча за кругом, чтобы лучше отслеживать присутствие призрака. Еще ему нужна была бритва, которая лежала у него в кармане, а не в саквояже. И он сам.
Кайлен сел прямо на пол в центре круга, скрестив ноги, и закрыл глаза, чтобы было проще настроиться: полностью выключить зрение тела, оставив только то, другое, которое и зрением-то в полной мере нельзя было назвать… В равной степени его нельзя было назвать ни осязанием, ни обонянием, ни слухом — оно было всеми ими разом и ни одним из них одновременно. Народ холмов называл это просто «кэтаби», «чувство». И сейчас чувство говорило Кайлену, что призрака здесь нет, но из-за стены, где находится морг, через всю прозекторскую тянется тонкая, но прочная нить к той, другой комнате, где лежали некоторые из частей тела покойного — и призрак распят где-то посередине этой нити и мечется туда-сюда, пытаясь вырваться. Но, разумеется, не сможет, пока тело не начнет всерьез разлагаться. А оно никак не могло начать, спасибо тарахтящей за стеной холодильной машине и формалину, которые надежно сохраняли тела для студентов-медиков долгое время.
То, с чем Кайлену предстояло иметь дело, ни в коей мере не являлось душой умершего. Запертые в земной юдоли души, не могущие отбыть в последнее странствие, были совершенно иным случаем, иначе возникали и по-другому себя вели. Он же столкнулся как раз тем, что душе после смерти перестает быть нужно и отбрасывается вместе с телом, когда живое существо уходит за последний порог. Эта своеобразная «тень», оставшаяся при теле после смерти, содержала остатки мыслей и переживаний, частицы памяти живого, которому принадлежала, но ни личностью, ни сознанием в полной мере не обладала и обладать не могла. Как правило, после погребения она тихо и спокойно разрушалась вместе с телом… за исключением тех случаев, когда что-то шло категорически не так. Как в этот раз.
У того, кто при жизни был так или иначе связан с колдовством, шансы оставить по себе такого вот призрака были существенно выше прочих — просто потому, что их «тень» была куда плотнее и куда больше наполнена энергией. А учитывая, насколько сильно этот призрак мог воздействовать на осязаемый мир, покойник был не просто связан с колдовством, он был связан Пактом. Большинство подпактных — были они людьми или не очень — после смерти сжигали, во избежание разных, в том числе и таких, как в Академии, неприятностей. И это было первое, что пошло не так:
