бледный как полотно, профессор продолжал мрачно жевать свой ус с таким остервенением, что рисковал его лишиться.
— Я надеюсь, — проникновенным тоном продолжил Кайлен, — вы примете мои добрые советы к сведению. А пока — вот.
Он достал из саквояжа и выложил на стол связку длинных, в палец, шипов боярышника.
— Что это?.. — недоуменно спросил профессор Лукач, оставив наконец свои усы в покое.
— Обереги, — охотно пояснил Кайлен. — Я же обещал дать вам рекомендации по временной защите. Нужно вбить по одному за дверной косяк в каждом помещении, которое я обозначил галочкой на плане перед тем, как идти в прозекторскую. Для пущей безопасности можете еще один в карман положить и везде носить с собой. Франц, я полагаю, точно захочет.
Помощник профессора смущенно покраснел, прямо поверх своей бледности. Но у Кайлена было не то настроение, чтобы беречь хрупкую гордость напуганных юношей.
— Хорошо, как скажете. — Профессор устало потер переносицу.
— И проследите за тем, чтобы тело оставалось в морге, а сердце — в банке, в целости и сохранности, покуда я не выясню, куда его нужно возвращать для упокоения. Если этого не сделать, или сделать это неправильно, избавиться от призрака станет намного сложнее.
— Я прослежу, — пообещал профессор таким тоном, будто ему приказ на поле боя отдали.
— Хорошо, — Кайлен кивнул. — Если те, кто продал вам тело, появятся снова, немедля сообщите мне. И постарайтесь их задержать под любым благовидным предлогом до моего появления. Делайте что угодно, хоть в карты с ними играйте.
— Мы… постараемся, — на сей раз куда менее решительно ответил профессор. Видимо, представил себя играющим в карты с проходимцами, разоряющими могилы, и ему не понравилось.
— Я не стану сообщать в полицию, — пообещал Кайлен. — Это не в моих интересах. Весь разговор останется между нами. И к поимке достойных господ, торгующих трупами, полицию тоже привлекать не стану. — Он защелкнул саквояж поднялся на ноги. — Не затягивайте с оберегами, сделайте это прямо сейчас, пока ваш беспокойник чего-нибудь еще не учудил.
Франц на последней фразе побледнел снова, но Кайлен сделал вид, что ничего не заметил, вежливо попрощался и вышел из профессорского кабинета, сразу направившись на улицу, где его уже наверняка поджидал капитан Фаркаш.
— Это человек, — коротко сообщил Кайлен, когда они с Фаркашем отошли от ворот Академии и направились вниз по улице.
— Слава тебе, матерь Божья! — воздев глаза к небу, воскликнул самый набожный в Семиграде представитель Надзора, в котором обычной человеческой набожностью, как правило, не отличался никто.
— Я пообещал профессору Лукачу, что не буду сообщать в полицию о том, что они нелегально трупы покупают. Так что не был бы ты так любезен, Шандор, считать, что услышал это как надзиратель Пакта, а как капитан Фаркаш — не слышал никогда?..
Шандор молча бросил на него очень мрачный взгляд. Кайлен поддернул рукав сюртука и ткнул пальцем в синяк на запястье.
— Мне, между прочим, призрак чуть руку не отгрыз, за взятые на себя риски я имею право попросить о небольшой услуге в пользу своего клиента.
— Удивительно, Неманич, что вы с ним еще и целоваться не полезли… — проворчал Фаркаш, имевший свои представления о взаимоотношениях Кайлена с рисками. Следовало честно признать, как минимум отчасти верные.
— Это призрак мужчины, — на всякий случай уточнил Кайлен.
— Да кто его знает, чего от вас, чудесных господ, ожидать… — ни на секунду не растерялся Фаркаш.
— Отвратительно, — Кайлен скривился. — Стоит родиться со смешанной кровью — и ты собираешь на себя все предрассудки: и о людях, и о народе холмов… Так вот, капитану городской полиции Фаркашу сообразить, что какой-то труп попал в Академию нелегально, неоткуда. А я бы ему, разумеется, ни за что не сказал. Посему…
— Ла-а-адно, — без особого воодушевления отозвался Фаркаш. — Но если найдете тех, кто могилы почем зря раскапывает…
— …я найду и способ упечь их за решетку, не приплетая к этому столь уважаемое заведение, как Академия натуралистических наук. И принесу его тебе на блюдечке, прямо как сведения о призраке. Потому что я безмерно щедр и добр к тем, кто в равной мере щедр и добр ко мне.
— Прекратите вы эти ваши господские штучки-дрючки, Неманич! Знаете же, что они на меня не действуют…
— Помимо эбед существуют еще и обычные человеческие обаяние и обходительность…
— Помимо чего?..
— Шандор, скажи, ты принципиально слова на высоком наречии не запоминаешь, чтобы продолжать называть все подряд штучками-дрючками, или?..
— У меня в башке, Неманич, и так вперемешку болтаются родной онгурский, румельский и ошметки фрезского, еще и ваши штучки-дрючки в нее не вмещаются…
— Как скажешь, — смиренно ответил Кайлен, не без оснований подозревая Шандора в неискренности: липовские ругательства ему в голову вполне себе влезали, даже трамбовать и упихивать не приходилось. — Ты сейчас в Надзор или в полицейское управление?
— Да что я там, в Надзоре, забыл? Все равно вы туда придете и все им расскажете, а я пока делом каким займусь…
— Подвезти тебя до управления? — продолжая быть очень добрым и щедрым, предложил Кайлен. Но его жест не был оценен.
— Вы ж, небось, на своей повозке треклятой…
— А то как же!
— Я тогда лучше пешком…
— Как знаешь, — пожал плечами Кайлен, не став ни на чем настаивать. На том они и распрощались.
Самоходки Шандор не любил, даже побаивался их. Кайлен как-то на этот счет пошутил, что на самоходках, выходит, хорошо в сарматскую глухомань ездить, волков распугивать. На что получил в ответ парочку крепких липовских выражений, прекрасно вмещающихся Шандору в голову.
Для подавляющего большинства жителей Кронебурга в проходной арке, ведущей в один из дворов в центре города, не было ничего, кроме глухих кирпичных стен. Однако Кайлен Неманич, оказавшись там и на всякий случай еще раз оглядевшись по сторонам, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, безошибочно, протянув руку, ухватился за массивный дверной молоток в виде конской головы, который до того был абсолютно невидим обычным зрением. Он постучал трижды, как посетитель со срочным делом. Фаркаш обычно стучал пять раз, или три и еще два через паузу, если было что-то безотлагательное.
Пришлось подождать совсем немного, прежде чем в глухой стене образовалась щель, из которой лился свет, а потом вокруг молотка-лошади проявилась массивная обитая чугунными полосами дверь и распахнулась шире, впуская Кайлена внутрь.
В приемной царила глухая, мягкая, как пуховое одеяло, тишина, нарушаемая только бумажным шорохом и редким скрипом пера. Эти звуки издавал маленький лохматый корриган Лиан, единственное, помимо Кайлена, живое
