Ознакомительная версия.
Мария Давидовна кивнула и, встав со стула, сказала:
— Я пойду, Иван Викторович.
— Да, конечно, — задумчиво почесывая затылок, сказал Вилентьев.
Когда она вышла из здания, то увидела доктора, который стоял на дороге у парковки.
Мария Давидовна, подойдя к нему, вытащила из сумочки пачку сигарет и закурила.
— У меня огромная проблема, Михаил Борисович, — сказала она.
Он кивнул и, глядя на проезжающие автомобили, сказал:
— Я знаю вашу проблему.
— Я, Михаил Борисович, реалистка, поэтому хочу знать, как вы это узнали? Я сама увидела это случайно, а вот как вы это сделали, я просто не могу представить?
Она смотрела на него, ожидая, что он повернет к ней голову, и она сможет увидеть его глаза. Но он, по-прежнему, созерцал дорогу, словно там было что-то интересное, хотя там все было как обычно.
— Михаил Борисович? — напомнила она о себе.
— Зачем вам это? Может, лучше чего-то не знать, и принимать некоторые вещи на веру? Я это знаю — и все.
— На все есть причина, Михаил Борисович. Я не верю, что такое бывает, когда человек может сделать, то что, в принципе, невозможно.
— Я — Бог. Как вам, Мария Давидовна, такое объяснение?
Она смотрела на серьезный профиль собеседника, и ей хотелось закричать от бессилия. В этом мире мужчин она в очередной раз видела, что её не воспринимают так, как бы она хотела. И она бы закричала, высказав этому бесчувственному мужлану все, что думает о нем, но — доктор, наконец-то, повернул к ней лицо, и она увидела его глаза. И рот сам собой закрылся, а крик умер внутри.
Обреченность вечно несущего тяжкую ношу.
Почти физическая боль от бытия.
Горечь знания своей участи.
И смерть, что всегда рядом.
Она увидела в его глазах столько, что в этот жаркий день ей стало холодно. Поежившись, она тихо сказала:
— Что мне делать?
— Ждать, — сказал он, — я приду.
Мария Давидовна смотрела на спину уходящего человека. Она теперь наверняка знала, с кем говорила, с каким человеком только что общалась, и будет еще общаться в ближайшие дни. Это сильно пугало, и она знала, что никогда не сделает шаг назад. Что бы ни случилось, она не может отступить, потому что позади пропасть, из которой нет возврата.
Даже, если она не сможет поверить в то, что Михаил Борисович — Бог, главное, чтобы он избавил её от смертельной болезни, как он это сделал для Оксаны.
Отвернувшись от уходящего человека, она медленно пошла домой.
Ждать.
Я в комнате, которую купил полгода назад. Рабочее общежитие на одной из окраин города. Деревянные полы, потрескавшиеся и облупившиеся стены, кухня и туалет в конце коридора. Когда покупал эту жилплощадь, я думал, что это будет мой запасной аэродром. Я и сейчас так думаю, но за все эти полгода я здесь всего два раза, считая и эту ночь.
Странный день. Вроде бы, я должен испугаться — следствие ходит рядом со мной, женщина-психиатр уже догадывается о моей роли в этих убийствах, малейшая ошибка с моей стороны и все закончится. Вроде бы, я открылся Марии Давидовне и сделал это сознательно, но — не факт, что она смогла понять и поверить. Хотя, конечно же, она поняла и поверила.
Я сажусь за стол и, вытянув лист бумаги из стопки, рисую себя. Таким, каким вижу в данный момент.
В глазах странное спокойствие, словно я иду над краем пропасти и ничуть не волнуюсь из-за того, что могу в любую секунду сорваться вниз, туда, где бездонная пропасть. На лице умиротворение, будто я сделал все возможное и невозможное для достижения своей безумной цели, и впереди больше ничего нет. На губах легкая улыбка, которая говорит о том, что я радуюсь происходящим вокруг меня странным событиям. Явная готовность повернуть голову, словно я хочу обернуться и посмотреть назад, в тот день, когда я скрыл на долгие годы Богиню от человеческих глаз.
Последние штрихи и я смотрю на свой портрет. Хорошо получилось. Я доволен, потому что все складывается как нельзя лучше.
Отложив портрет в сторону, я смотрю в окно. Еще несколько дней и август кончится. В конце лета темнеет быстро. Вечерние сумерки погружают улицу в серость, и люди, которые изредка проходят под моими окнами, выглядят так, как я их и представляю — тени, бредущие в никуда.
Я сегодня сказал Марии, что я Бог. Я ведь никогда так не считал, и не считаю, однако, почему-то я так сказал.
Я думаю над этим. В словах, которые вырвались из меня непроизвольно, есть своя логика. Если я считаю, что Бог живет среди нас, то почему бы именно мне и не быть им? Помниться, некоторое время назад, я так и думал, но, встретив Богиню, понял, что такого не может быть — настоящий Бог смог бы сохранить ей жизнь.
Я не смог — а, значит, у меня нет никакой божественной сущности. Я — обычный человек, бредущий по своей дороге жизни в неизвестном направлении. Я кое-что могу, но этот дар дан мне случайно.
Я снова протягиваю руку и вытягиваю еще один лист бумаги. Беру карандаш в правую руку и снова рисую себя. Только так я могу визуализировать то, что думаю.
Первым делом, я рисую глаза.
Я вижу то, чего не видят обычные люди, — в других людях, в других местах и в другое время. Узрев беду, я могу от неё избавить, но не всех и не всегда. Если я Бог, то я не всемогущ?! Я вижу не все будущее, а только его обрывки, а, значит, я не провидец.
Нарисовав контур лица, я вижу на нем сострадание.
Я могу сострадать, но очень часто не хочу этого делать, потому что не вижу тех людей, кому я хотел бы сострадать. Если я Бог, то я не добр и не сострадателен к своим чадам?
Я рисую нахмуренный лоб, исчерченный морщинами, и тонкие губы, сжатые в немом укоре. Я знаком с несправедливостью и участь моя печальна, но — я могу избежать её, отойдя в сторону и не открывая своего лица. Именно так я и хочу сделать. Если я Бог, то я не собираюсь нести свой крест на вершину холма и умирать там под молчаливое одобрение мира.
Если я тот, кто — избран, то мне жаль человечество.
Я рисую густые волосы, которые обрамляют лицо, создавая тот лик, который я вижу в зеркале. Портрет закончен. Я смотрю на него и понимаю, что чего-то не хватает.
Я делаю несколько быстрых движений карандашом. Открытые ладони обеих рук, рядом с лицом, словно я поднял их вверх.
Да, именно так. Древнеегипетский знак «кА».
Мои руки — это мой дар и моё проклятье.
Я могу спасти, и я могу убить.
Глядя на рисунок, я, может быть, впервые в жизни думаю о своих способностях через призму осознания своей божественности.
Если я не Бог, то зачем мне этот дар?
Я откладываю рисунок в сторону и иду к окну. Фонарь, освещающий улицу под моим окном, дает достаточно света, чтобы я мог смотреть из темноты своей комнаты на людей, которые, как тени, скользят в заоконном пространстве.
Ознакомительная версия.
