пригласить. На «Песняров» да в партер — со мной любая пойдёт.
— Главное, чтоб пошла куда надо после концерта, — подколол Егор. — А то: спасибо, ты хороший друг, но у меня жених есть.
— М-да, продинамить — их хлебом не корми. Будешь в «Верасе», зайди в комиссионку. Там вместо старухи с золотым зубом такую кралю поставили!
— Так дерзай. Покажи корочки ОБХСС. Чем не повод для знакомства?
— Показал. Дерзнул. А за ней такие папики стоят, в миг оторвут мне и голову, и женилку. Обхожу стороной. А вот ты, коль песняр…
— Мне тоже женилка дорога. Как память о нескольких удачных ночках. Будь! Позвоню, — он собирался уходить, но, бросив взгляд в окно, не удержался от вопроса: — Здесь стояла чёрная «Волга»-универсал. Её кому-то расписали?
— А ты не слышал? Весь РОВД гудел. Её присмотрел первый зам. Потом комитетчики пришли, типа забрать как вещдок. Он закричал «я вам покажу вещдок!», залез внутрь и заперся. Те ушли. Потом приказал запереть запасной выход во дворик, короче — никого не пускать. Тачку оприходовали, провели приказ за подписью начальника УВД — продать отличившемуся сотруднику по остаточной. Написали ему остаточную по минималке — девять тысяч, а ей цена не меньше тринадцати. Он три дня бегал по всем родственникам-знакомым, занимал по тысяче, по пятьсот… Выкупил. Получил номера. И через день его тормознули на выезде из Инструментального переулка какие-то кавказы. Без церемоний выбросили из машины на снег, хоть подполковник наш был по форме, и уехали.
— Что подполковник?
— Подобрал шапку, побежал пешком в райотдел заявлять угон с ограблением. И что заявишь? В ней нет ни номера кузова, ни номера двигателя. А номерные знаки угонщики прикрутят другие, техпаспорт нарисуют. Короче, остался наш без «Волги», зато с кучей долгов.
— Сочувствуете ему?
— Сочу-у-увствуем! — протянул Цыбин. — Но гораздо чаще — смеёмся.
Хорошо, что у самого не сработал хватательный рефлекс, понял Егор.
15
Настя приготовила ему в подарок тонкий элегантный джемпер. Стоил он больше, чем месячная стипендия, но всё равно уступал по цене и свитеру Элеоноры, и покупкам в «Верасе», поэтому их Егор даже не доставал.
— Спасибо! Под него буду носить рубашку с галстуком. Осталось купить приличные брюки, и можно выбрасывать костюм комсомольского задрота.
Вацлавовна выплыла в этот момент из кухни и ханжески скривила губы при слове «задрот».
— Дети! Обед готов. Егор, мойте руки.
Обед был очень кстати, потому что вместо завтрака в пустой желудок упала только печенька, залитая слабым чайком, принесённым в купе проводницей около шести утра.
Конечно, мало что напоминало ужин с шампанским и при свечах. Более того, если бы присутствовал ящик шампани и три горящих канделябра, а на улице сгустился вечер, всё равно не получилось бы интимных посиделок. Некрупная с виду, Вацлавовна заполняла собой всю кухню, всю квартиру и даже всё мироздание.
— Как твои успехи, дочь?
— Занимаюсь, мама. Только начало семестра.
— А ваши, Егор?
— Мне зачли практику за раскрытое преступление. На этой неделе забираю аттестацию из милиции. Потом диплом, госы и военные сборы.
— Настя мне говорила, вы подрабатываете в «Песнярах»?
Он рассказал про потогонную систему на концертах, правда — приносящую неплохой доход. В конце добавил:
— Ну не на стипендию же снимать квартиру, живя с девушкой.
За последние два слова она уцепилась как коршун за мышку.
— Живя с девушкой… Без росписи? Или у вас и так семья?
Настя сверкнула глазами, но не ответила, предоставив выпутываться Егору. Сама, видно, исчерпала аргументы.
— Знаете ли, Екатерина Вацлавовна, сказочку про сороконожку? У неё спросили: у тебя сорок ножек, как же ты ходишь и не спотыкаешься? Она задумалась, и ножки начали заплетаться. А мы просто живём, хорошо живём, предохраняемся, но пока нет определённости — куда и как двигать по окончании вуза, не принимаем кардинальных решений, чтоб не запутаться в ногах. Насте не нравится ни моё милицейское, ни музыкальное поприще.
— С ней-то как раз решено, — возразила женщина непререкаемым тоном. — После окончания вуза устраивается в заочную аспирантуру и начинает работать ассистентом кафедры в Гродненском университете.
— Видите, как хорошо, когда заранее известно. Я определюсь только в октябре, когда получу диплом.
— Почему так поздно?
— Ну, ма! — вмешалась, наконец, Настя. — У мальчиков на юрфаке после пятого курса военные сборы на три месяца. Только тогда им вручают дипломы. Я же тебе говорила.
— И я тебе говорила. Ты собираешься жить с молодым человеком до октября. Без росписи и без определённости. То гржешне! И по католицким, и по человеческим законам.
— Мама! — Настя швырнула вилку, мелкие крошки пюре разлетелись по столу. — Кто бы говорил про «грешно», но не ты. Вспомни про моё «грехопадение» и своё участие.
— Антон — мальчик из хорошей семьи, — невозмутимо парировала та. — И уже давно был бы твоим мужем, если бы себя правильно повела.
— Он никогда не собирался на мне жениться. С твоей подачи — потрахался в своё удовольствие и свалил.
— Фу… Как ужасно сказалось на тебе милицейское влияние. «Задрот», «трахаться»… Вы, наверно, без меня и матом ругаетесь?
Пришло время вмешаться Егору.
— Что бы мы ни делали, одно гарантирую: если у нас с Настей будет дочь, мы точно никогда не подложим её под сына начальника ради моей карьеры.
— Матка боска… Настя! Как ты могла! Зачем Егору знать в таких подробностях?!
— Знает он или не знает, мама, это не влияет на мою оценку твоего поступка. Сожалею лишь о том, что тебя послушала.
— Нет, ну вы видели? Она жалеет, что слушается мать! Ты всего за два месяца неузнаваемо изменилась! Я никогда не видела тебя такой — вздорной, упрямой, непослушной. Цо то бендзе далей? Если останешься с ним до октября?
— Далей я хочу спросить вас, глубокоуважаемая Екатерина Вацлавовна, надолго ли вы в Минск? Скоро ли собираетесь домой?
— Пшепрашам… Вы меня выгоняете? Уезжаем сегодня же.
— Мама имеет в виду, что я должна ехать с ней немедленно. И писать заявление на перевод на заочное либо брать академку.
Егор спокойно доел второе, сдерживая эмоции.
— Дорогая, поставь, будь любезна, чай. Вам же обеим, дорогие
