Глава 40
— Капитан, тебе вообще известно, который час?
— Прошу меня извинить, ваше сиятельство. — Я склонил голову. — Однако дело срочное. Я знаю, кто наш колдун!
— Вот как?.. Проходи. Можешь не разуваться.
Геловани проснулся моментально. Только что передо мной стоял усталый и слегка растрепанный мужик лет сорока с хвостиком, похожий то ли на водителя таксомотора, то ли на продавца овощей с южными корнями, но уж точно не на действительного статского советника и лучшего сыскаря Империи.
И вдруг этот самый мужик исчез, и на его месте появился грозный начальник.
— Садись и рассказывай все по порядку. — Геловани ворвался в кабинет и тут же направился к крохотному столику в углу. — А я пока нам кофейку сварганю.
Обычно в таких случаях полагалось звать прислугу, и кто-нибудь в доме наверняка был готов услужить господину даже в столь поздний час, однако его сиятельство благоразумно решил обойтись без лишних ушей и занялся примусом сам. Вопросов он, как и всегда, не задавал. Ни удивления, ни восторгов, ни сомнений — ничего, что могло отвлечь от самого главного. Любой, кто не знал Геловани, наверняка посчитал бы его человеком начисто лишенным эмоций, но на деле они просто скрывались за простеньким кофейным ритуалом: зажечь огонь, подхватить со стола турку, налить воды из графина…
— Что ж… давайте начнем издалека. — Я опустился в кресло. — Вы помните осень одна тысяча девятьсот седьмого, когда вся столичная полиция ловила Муромского потрошителя?
— Помню, как тут не помнить. — Геловани поморщился и потер плечо, будто оно внезапно заболело спустя почти два года. — Знатно он меня тогда поломал, собака…
— Сожалею, ваше сиятельство, — вздохнул я. — Однако речь сейчас не об этом. Вы знаете, кто тогда георгиевцев в доходный дом?
— Не имею ни малейшего представления, капитан. — Геловани поставил турку на огонь. — И более того, не очень понимаю, какое отношение это вообще может иметь к…
— Самое что ни на есть прямое, ваше сиятельство! — Я легонько хлопнул ладонями по подлокотникам кресла. — В ту ночь вы с отрядом сыскарей ловили опасного преступника. И, не окажись «георгиевцы» в том же самом месте, он наверняка смог бы уйти. А вызвал Орден на Прорыв никто иной, как наш с вами профессор — Петр Николаевич Вольский!
На лице Геловани отразилась вселенская тоска, и я запоздало сообразил, что начал слишком уж издалека, не потрудившись объяснить ни кто такой отставной фельдфебель Игорь Никитин на самом деле, ни истинные причины охоты на него, ни для чего профессору Сибирского императорского университета вдруг понадобилось оставлять работу, бросать насиженное место и сломя голову мчаться в далекий Петербург.
— Пожалуй, это я лучше объясню чуть позже, — вздохнул я. — Так что позвольте перейти к событиями, которым мы с вами оба были свидетелями. В тот самый день, когда я имел честь быть представлен вашему сиятельству и…
— Ближе к делу, капитан.
Геловани отступил от примуса и, усевшись прямо на рабочий стол, чуть поправил полу халата. Вряд ли он так уж стеснялся, однако разговор обещал быть слишком уж серьезным, чтобы вести его чуть ли не в неглиже, ненароком демонстрируя заросшую темным волосом худую ногу собственному подчиненному. Нормально одеться его сиятельство так и не успел — спешил поскорее встретить меня у дверей.
И теперь, похоже, уже начинал жалеть об этом.
— Так точно ближе к делу. — Я по привычке коснулся пальцами виска, где должен был располагаться край околыша фуражки. — Разумеется, вы помните, как Дельвиг привез меня в Парголовскую мызу взглянуть на приманку для нечисти, нитсшест. И потом нитсшест при загадочных обстоятельствах исчез… Вольский выходил из гостиной последним: он догнал нас только у оружейного шкафа на втором этаже, так что времени взять что-то со стола у него имелось предостаточно. А окно он, вероятно, открыл, чтобы отвести от себя подозрение. Более того, — Я на мгновение задумался, вспоминая заготовленные аргументы, — смею предположить, что Леший вылез из склепа у церкви в столь подходящий момент вовсе не случайно. Хотя никаких доказательств у меня, конечно же, нет.
— У тебя и в целом с ними не густо, капитан, — усмехнулся Геловани. — В комнате помимо Петра Николаевича были еще мы трое. Не считая караульных снаружи и открытого окна, через которое за четверть часа могла забраться хоть рота солдат.
— Полностью согласен, ваше сиятельство. И не будь у меня других доказательств, я бы и не подумал мчаться сюда посреди ночи, — закивал я. — Когда мы нашли второй нитсшест, Вольский убедил меня провести ритуал и отыскать того, кто создал эту гадость.
— И чем же все закончилось? — В голосе Геловани понемногу прорезалось раздражение. — Нитсшест сгорел, а твой патрон угодил Петру Николаевичу прямо в лоб.
— Именно так. Мой маятник сработал верно. Только указывал он не на карту, а на того, кто был совсем рядом. — Я поднялся из кресла и оперся ладонями на стол. — Тогда я едва мог себе представить силу, которая способна отвести ритуал. Но это куда проще сделать, если находишься в двух шагах.
— Постой… Постой, капитан! — Геловани недоверчиво нахмурился. — Не хочешь же ты сказать?..
— Хочу, ваше сиятельство. Все это время колдун прятался на самом виду. — Я говорил неторопливо, чуть ли не по слогам. — Это Вольский.
На несколько мгновений в кабинете повисла тишина. Тяжелая и такая плотная, что еще немного — и ее можно было бы пощупать. Наверное, поэтому Геловани и двигался неторопливо, как муха, угодившая в сироп: поднялся, вернулся к столику в углу, снял турку с примуса и слегка подрагивающей рукой принялся разливать кофе по чашкам.
А мне оставалось только продолжить.
— Подумайте, ваше сиятельство — он с самого начала был у нас под боком. И даже вошел в особую комиссию, поэтому и знал о расследовании если не все, то очень многое. И оставался на несколько шагов впереди. Вы ведь помните, как его навязали вам, когда?..
— По личной просьбе градоначальника, — вздохнул Геловани. — И отказаться я, разумеется, не мог.
— Свои люди в нужном месте — и вот колдун уже среди нас. Мне только сейчас хватило ума связать все это воедино, но я еще тогда никак не мог понять, по какой причине Вольского так сильно интересует поиск древних богатырей. — Я плюхнулся обратно в кресло. — Полагаю, он уже избавился от многих из них. И продолжал искать тех, кто еще мог представлять опасность.
— Скажи это кто-нибудь другой, я бы, пожалуй, решил, что он или прочитал слишком много бульварных романов, или попросту спятил. — Геловани с негромким стуком поставил передо мной дымящуюся чашку с кофе. — Но еще месяц назад никто в столице не верил ни в колдунов, ни в темные ритуалы, а ты слишком часто оказывался прав.
— Боюсь, я прав и на этот раз, ваше сиятельство. Вспомните гибель деда… Федора Кудеярова, — тут же поправился я, — и графа Милютина-Браницкого. Тогда вы натолкнули меня на мысль, что преступник проник в дом через Прорыв, но на самом деле он просто зашел через дверь. Разве не странно, что тот, кто хладнокровно убил двоих человек, оставил в живых третьего, да еще и не истратив патроны в «нагане»? Я слышал четыре выстрела. Значит, оставалось еще три. И вполне достаточно времени, чтобы вогнать единственному свидетелю пулю в голову, а не в живот.
— Вольский стрелял сам в себя⁈ — Геловани едва не разлил кофе на стол. — И потом просто спрятал оружие? Господи, разумеется, ни у кого не было и мысли его обыскать…
— Верно, ваше сиятельство. Вы сами говорили, что рана не тяжелая, — отозвался я. — А с возможностями колдуна — немногим страшнее самой обычной царапины… Впрочем, все это лишь догадки, а у меня есть доказательство. Полчаса назад я взял на себя смелость арестовать графиню Воронцову, и она назвала имя. Наш колдун — это Вольский!
Я выложил свой козырь. Главный, чуть ли не единственный, зато настолько увесистый, что все предположения про украденный нитсшест и таинственного убийцу можно было и вовсе оставить при себе. Живой свидетель надежнее тысячи домыслов, и такой аргумент убедит кого угодно.
