— Ясно, — сказал Фэллон.
— В своей работе я отталкивалась от записок одного своего предка, имевшего спектрально-энергетический талант и жившего в девятнадцатом столетии. И придумала устройство, на основе сочетания различного вида янтаря и кварца, которые природно пара-люминисцируют и пара-фосфоресцируют.
— О, черт, — пробормотала Изабелла. — Какие заумные разговоры. У меня сейчас в глазах помутится.
Дженни не обратила на нее внимания. Она упорно продолжала свою исповедь Фэллону.
— Сами по себе эти камни не дают никакого эффекта, но если их собрать определенным образом и активировать правильным сочетанием зеркал, ну, ты понимаешь, что произойдет. Возникают различные состоянии, начиная от эйфории до галлюцинаций и дезориентации. Действие краткосрочное, но крайне непредсказуемое.
— Признаю, что это не моя область, — сказала Изабелла. — Но теория, на которой основываются ваши исследования, звучит очень интригующе.
— Так и есть, — подтвердила Дженни. — И я все еще думаю, что у этой области хороший потенциал. Но как только я провела тесты на собственной версии того, что Такер назвал моей волшебной лампой, то поняла, что хотя и давались лишь маленькие дозы улучшителя настроения, но побочные эффекты могли быть разрушительными. Я так и не смогла найти безопасный способ использовать устройство в качестве натуропатического средства.
— А тем временем Такер узнал о твоих экспериментах и пришел к заключению, что это изобретение могло бы привлечь клиентов в его клуб, — сделал вывод Фэллон.
— Клянусь, я не знала, что он был теневым владельцем «Тайного клуба», — прошептала Дженни.
— Я тоже этого не знал, до самого конца, — признался Фэллон.
Дженни воспользовалась носовым платком:
— Сейчас это уже не важно, но я хочу, чтобы ты знал: я не изобретала волшебную лампу специально для него. Он воспользовался моими записями и сам ее собрал. Устройства нетрудно сделать, если у вас есть нужный кварц, янтарь и обсидиановое зеркало.
— Я никогда и не верил, что ты имеешь отношение к лампам в клубе, — заверил Фэллон.
Дженни слабо улыбнулась ему:
— Правда в том, что я поверила брату, когда он рассказал, будто бы ты владелец клуба и пустил в дело эту ужасную разновидность психического наркотика. После того, как он… умер, мне пришлось поверить, что он сказал мне правду. Иное было просто слишком страшным.
Изабелла коснулась плеча Дженни:
— Вы ведь признали вину брата? Больше не из-за чего так страдать. Именно чувство ответственности вогнало вас в отчаяние.
— Это все моя вина, — вздохнула та. — Не проводи я те эксперименты с чертовыми камнями и не покажи результаты Такеру…
— Если не технология волшебных ламп, нашлось бы что-нибудь еще, что заставило Такера впутаться в неприятности, — заверил Фэллон. — Он любил жить на грани. Со временем всплеск адреналина, когда Такер доказывал, он, дескать, самый умный и быстрый, превратился в его личный добровольно выбранный наркотик.
— Да, — согласилась Дженни. — Думаю, что ты прав. Его потребность в риске стала пагубной привычкой. В семье об этом знали все. Бедная мама постоянно переживала, что он сломает себе шею во время одного из заданий «Джи энд Джи».
— Последним вызовом стало желание доказать, что он может перехитрить «Джонс и Джонс», — предположил Фэллон.
Дженни промокнула глаза платком:
— Даже отлично зная брата, я позволила ему убедить себя, что ты злодей. Простишь ли ты меня когда-нибудь?
— Я никогда тебя и не винил, — заверил Фэллон. — Перед тобой стоял выбор, кому верить: своему брату или человеку, которого ты знала не очень хорошо. Черт возьми, да на твоем месте я бы сделал тот же выбор.
С нескрываемым отчаянием она обратила на него взор:
— Ты вправду так думаешь?
— Мы, Джонсы, понимаем, что такое семья, — подтвердил Фэлон.
Дженни скомкала платок и закрыла глаза:
— Не знаю, что и сказать. Спасибо, Фэллон.
Изабелла снова обняла ее:
— А сейчас вам нужно простить себя, Дженни. Только так можно прогнать туман.
Та в замешательстве открыла глаза:
— Туман? О чем вы говорите?
Изабелла улыбнулась и отпустила ее:
— А, неважно. Просто фигура речи.
Дженни повернулась к Фэллону:
— Ты прав.
— В чем? — не понял он.
— Секунду назад ты сказал, что я была поставлена перед выбором: верить ли брату или человеку, которого не очень хорошо знала. Что ж, так и есть. Я действительно толком не знала тебя, Фэллон.
— Да, — согласился он.
— Даже будь все по-другому, думаю, это бы не изменилось, — призналась Дженни.
— Наверно, не изменилось.
— Насчет того вечера мне нужно еще кое-что тебе сказать. Даже не будь этого «Тайного клуба» с его волшебными лампами и того, что дело так обернулось, я все равно собиралась вернуть тебе кольцо.
— Я знаю, — сказал Фэллон.
Дженни покачала головой, теперь печально:
— Конечно, ты знал. Ты же Фэллон Джонс, блестящий талант в теории хаоса. Ты видишь вещи наперед всех.
— Не всегда, — признался он. — Но в одном ты права, Дженни. У нас с тобой ничего бы не получилось.
Она одарила его неуверенной улыбкой:
— Мы оба сделали одну и ту же ошибку, когда объявили о помолвке. Мы решили, что можем положиться на логику и разум, когда придет время выбрать пару.
— Явно ложное заключение, — согласился Фэллон.
Дженни повернулась к Изабелле:
— Может, Фэллон потерпел неудачу, когда пытался найти жену, но думаю, что он не ударил в грязь лицом, когда нанял ассистентку.
И пошла обратно в сияющий огнями зал. Изабелла посмотрела нее своим вторым зрением. Ужасный туман пошел на убыль. Что ж, может Дженни и вылечится.
Фэллон подошел и встал за спиной Изабеллы. Они подождали, когда его бывшая невеста исчезнет в толпе.
— Ты знал, что она собиралась тем вечером разорвать помолвку? — спросила Изабелла.
— Не требуется больших способностей распознать, когда ты на грани провала. Даже я могу увидеть его приближение.
— А если бы она не разорвала первой?
— Тогда бы пришлось мне этим заняться, — признался он. — Ты же ее слышала. Дженни чувствовала, что никогда по-настоящему не знала меня. Так или иначе проблема была.
— У каждого есть секреты. Все имеют свой тайный уголок. Не знаю, возможно ли вообще узнать кого-то полностью. И сдается мне, что мы и не хотели бы узнать другого до конца, даже если появилась бы такая возможность. Частично люди нам интересны, потому что всегда остается какая-то тайна в глубине, скрытая от глаз.
— Разновидность знания, о которой я говорю, кроется глубже любых секретов, — подтвердил Фэллон.
