— Скажите, мастерская уже передана кому-нибудь?
— Нет, она просто закрыта, там еще остались вещи Александра, — Ершова снова горько усмехнулась. — В правлении Союза художников считают негуманным беспокоить безутешную вдову…
Следующий вопрос оперуполномоченного заставил хозяйку вскинуть брови и переспросить:
— Не мог ли он погибнуть насильственной смертью?.. Не думаю… хотя…
— Что хотя? — насторожился Свиркин.
— Да нет, — тряхнула головой Ершова, — ерунда. Не думаю…
Петр ждал, но она не стала продолжать, а взглянув на него в упор, спросила:
— Вы что-нибудь узнали?.. Ваш визит почти восемь месяцев спустя…
— Да как вам сказать, — замялся Свиркин.
— Ну ладно, ладно, — усмехнулась она, — не буду выпытывать служебные тайны. Мне, в общем-то, все равно.
Петр встал и подошел к висящей на стене картине в простой деревянной раме. С красного квадрата холста открыто и насмешливо смотрела молодая блондинка с развевающимися волосами. Воротник алой рубашки небрежно расстегну т, лицо девушки и ее волосы — розовато-оранжевые. Свиркину невольно захотелось безмятежно улыбнуться, такой жизнерадостностью дышала картина. Ершова, догадавшись, что картина ему нравится, не без гордости пояснила:
— Это я через несколько дней после нашего знакомства с Александром, — и, заметив замешательство Петра, с улыбкой добавила, — я была тогда блондинкой.
Свиркин оглядел комнату:
— Остальные картины, наверное, в мастерской?
Услышав, что картины были проданы еще во время выставки, он пришел в совершенно искреннее замешательство:
— И в наше время есть люди, покупающие картины современных художников?
— Есть, — одними глазами улыбнулась хозяйка, — например, один почитатель таланта Александра приобрел после его смерти двадцать три холста и десять графических работ, иллюстраций к Фаусту, да и остальные полотна разошлись довольно быстро. Как только стало известно о смерти Ершова, вокруг его работ поднялся такой ажиотаж, на выставку народ валом повалил, у него как раз тогда была персональная выставка. Даже на ранние, несовершенные работы нашлись покупатели, а при жизни он продал всего пять полотен, да несколько акварелей. А тут такое началось!.. Я даже боялась кого-нибудь обидеть.
— И кто же этот оптовый покупатель? Ведь картины, наверное, стоят дорого? — заинтересовался Петр.
— Дорого не дорого, но стоят, — ушла от прямого ответа Зинаида Прокопьевна, — а купил их оптом, как вы выражаетесь, Белянчиков Игорь Архипович, милейший человек. Он сказал, что у него уже есть один холст Александра, а ему хотелось бы иметь больше.
— А кто он, Белянчиков?
— Не знаю точно, кем он работает, но что-то связанное с овощами. Если вас заинтересовали работы Ершова, я могу дать адрес Игоря Архиповича, только хочу сразу предупредить, он, когда покупал картины, говорил, что никому их не уступит…
Ему хотелось приобрести еще и мой портрет, — хозяйка показала глазами на розовую девушку, — вот он и оставил свой адрес. Он так меня упрашивал, но я не могу расстаться… Это моя молодость, — она с виноватой улыбкой развела руками.
Свиркин записал адрес и взглянул на часы.
— Зинаида Прокопьевна, последний вопрос: с кем дружил ваш муж?
После некоторого раздумья Ершова ответила:
— Друзей у него было немного… Разве, Хабаров Валерий, Эдик Чечевицкий, да Челебадзе Вахтанг — это все художники, он с ними общался. Я могу дать их телефоны.
Петр сказал, что это будет очень кстати. Ершова достала из сумочки маленькую записную книжечку в кожаном переплете и продиктовала номера телефонов.
За окном сгущались сумерки.
— Я побегу, — сказал Свиркин, — уже поздно.
— Ну что же, — она протянула тонкую холеную руку, — поздно, так поздно… Рада была с вами познакомиться.
Петр легко пожал холодную, чуть влажную руку и поспешно вышел в морозный мартовский вечер.
Поезд на Запад уходил ночью. Роман с пошарпанным портфелем из желтого кожзаменителя прохаживался по огромному, как ангар для аэробусов, залу, разглядывая пассажиров. Билет лежал у него в кармане, до отхода оставалось полчаса, пива в буфете не было, на днях он в очередной раз бросил курить.
— Далеко собрались, гражданин начальник? — услышал он.
Роман обернулся и увидел невысокого щуплого человечка с бляхой на серо-белом фартуке. С минуту Вязьмикин вспоминал, где мог видеть его и, наконец, удивленно пробасил:
— Нудненко?!
Прошлой осенью оперуполномоченный задерживал его по подозрению в убийстве крупного спекулянта джинсами. Нудненко был пьян и оборван, а денег было много, вот и пала тень подозрения, а он просто пропивал заработанное в местах лишения свободы.
Нудненко ткнул заскорузлым пальцем в бляху:
— Работаю вот… Вам спасибо.
— Мне-то за что?
— Так вы же меня тогда задержали, а так бы я все деньги прогулял, или пьяного бы обобрали. Народиш-ко-т, сами знаете, на вокзале какой… Я в спецприемнике пару дней провалялся, очухался. Сперва, само собой, здорово с похмелья маялся, а когда голова заработала, одумался. Теперь не пью. Так, разве что с устатку… Тот раз, как отпустили меня, никак на работу не мог устроиться, сами знаете, как к нашему брату относятся, а жить-то нормально всем хочется. Вернулся в спецприемник, там ваш приятель как раз дежурил, младший лейтенант Краснояров. Так и так, говорю. Он мне вот и помог с работенкой. Вам и ему спасибо.
Роман с высоты своего роста оглядел фигурку носильщика:
— Не тяжело чемоданы таскать?
— Так у меня тележечка, на ней и вожу. Жить можно. Заработок неплохой, да и пассажиры сознательные попадаются. Когда двадцатничек за услугу добавят, когда полтинничек, а когда и рупь. Так что нормально все.
— Рад за тебя, Нудненко, — сказал Роман и взглянул на часы. — Ну мне пора.
— Доброго вам пути, гражданин начальник, — доброжелательно закивал носильщик.
Спускаясь в подземный переход, оперуполномоченный услышал бодрый и неожиданно властный голос Нудненко: “Поберегись!”
Взгромоздившись на верхнюю полку, Вязьмикин, уперев подбородок в кулак, следил за красными, синими, зелеными огоньками светофоров, за проплывающим мимо городом, залитым желтым светом окон и белым маревом уличных фонарей, за мигающими точками габаритных огней автомобилей. Прогрохотав по железнодорожному мосту, часто-часто застучали колеса, набирая ход. Под мерное покачивание вагона Роман незаметно для себя уснул. Изредка состав швыряло на стрелках, большое тело оперуполномоченного вздрагивало, но он продолжал крепко спать. Время в поезде надо было использовать с толком.
