– А кто тогда работать будет? – Спросил бригадир корпусников Коптев.
Меня улыбнуло. Губы расползлись в такой улыбке, что коммунистов передёрнуло.
– Вы и будете, только в Улисе… На поселении… За колючкой… Или здесь же, но привозимые в автозаке. Слышали, сколько "колючки" завезли? Территорию три раза можно обернуть, как вашими трубами землю.
– Что, стуканёшь? – Спросил другой бригадир, цыкнув зубом.
– Да я уже давно стуканул. Ещё после того собрания. Вы думали я с вами в демократию играть стану? Хрен вам! Но я стуканул не в "эс бэ", а в партком управления. Как вы тут, млять, рулите, млять. "Партия, млять, наш рулевой". Вам партия, млять, доверила, а вы, млять, скурвились, как проститутки.
Смотреть на этих людей было грустно. Они искренне не понимали меня. Лоснящееся лицо Коптева пересекала презрительная улыбка.
– Ну, ты… Осторожней ходи по причалу, малыш… Снег башка попадёт… Совсем мёртвый будешь…
– Дурак ты, товарищ Коптев. Хочешь помериться? Пошли, выйдем…
– Вы как себя ведёте, коммунист Шелест, на партийном собрании? Выражаетесь нецензурно… Придётся вас вызвать на бюро и поставить вопрос о лишении партбилета…
– Не ты мне его давал, чтобы лишать…
Парторг разгневанно дышал на меня вечным перегаром.
– Вы, Владимир Иванович, хоть бы коньяк пили, что ли, не так бы смердело, – сказал я и сел на своё место. От меня сразу отсело насколько человек.
Служебный автобус развозил "трудящихся" по большой дуге, сначала объезжая Чуркин, потом Баляева, и лишь потом делал круг по бухте Тихой.
Мой трудовой день редко заканчивался вовремя, поэтому пассажиры автобуса мне знакомы не были. ЛАЗ тупо полз в подъём, урча двигателем и нагревая и так душный салон. Химический запах преследовал меня, но стал привычным.
Поднявшись с сиденья заранее, я стоял у передней двери рядом с водителем.
– На Энерготехникуме, останови, – раздался сзади знакомый голос. – Мальчика высадим.
Мой взгляд мазнул через правое плечо. Сзади стоял Коптев. За ним трое работяг. Ум заработал, как суперкомпьютер. Если я не выйду, они поедут за мной. И какая разница. Автобус вернётся в гараж, а это Диомид. Там могут моё хилое тельце и не найти. Пока не всплывёт. А могут и попилить на циркулярке. Сам пилил свиные мороженные полутуши… Чего только не могут наши мирный рабочий класс.
Моя физическая кондиция была далека от совершенства. Мышечной массы едва хватало, чтобы таскать бренное тело. Мясо никак не нарастало. Я был тощ, как узник Бухенвальда, прости господи.
– Ты чо, Володька. Чего удумали? – Ошалело пролепетал водитель.
– Ты, Серёжа, не видел ничего. Да и не было нас тут. Никто не видел, как мы входили. Этот пентюх не в счёт.
Они и вправду сели на Сахалинской, когда в автобусе, кроме меня, никого не было. Я видел, как незнакомый худой парень махнул рукой водителю и тот, тихо матюкнувшись, остановился.
Я дремал слева впереди и не видел входящих в заднюю дверь. Тогда не видел, а сейчас они стояли передо мной, как на фотографии. Они стояли ровно в ряд…
– Ну, пошли, – вздохнул я. – Придётся сесть.
– Чего? – Вызывающе протянул Коптев.
– Я говорю, замочу я вас, бля-ядей, пусть и сяду.
– Ты слышал, Серёжа? Он нам угрожает. Замочить грозится. Подтвердишь?
– Подтвердю, – сказал водила.
– Копоть, тут наверху менты шныряют, а внизу подворотен нет, – с сказал кто-то из мужиков.
– Не ссы Шмаль. По башке дадим и отвалим. Скоренько. Может подождёшь нас, Серый?
– Охренели, что ли? В групповое втягиваете? Идите на куй! Валите уже.
– Ты чо такой борзый? – Загнусавил кто-то.
– Копоть, убери своих дебилов, или я за себя не отвечаю. Сам вас захерачу! Ты меня знаешь! Валите на хер!
Пока они рядились, я уже отошёл на пару метров и думал, что мне делать дальше. Спускаться к дому или махаться здесь на автобусной остановке. Мозг, сволочь, не вбрасывал адреналин, и тело моё пребывало в покое и расслабоне, а ум в прострации.
"Сейчас будут бить и, возможно, ногами", – подумал я. – Скорее всего, ногами".
– О! Миха! – Раздался голос. – Шелест! Триста лет…
Это был Женя Рошкаль, – бывший мой соученик восьмого класса и кандидат в сборную СССР по классической борьбе, а сейчас спившийся и сколовшийся нарик.
– Как сам?! – Спросил он и, не ожидая ответа, продолжил. – Пятёрка есть?
– Есть, Женя, сам-то как?
– Нормалёк. Снова тренироваться начал… К "краю" готовлюсь, – врал Женька, а мне было всё равно.
Я был ему рад. И был рад его шобле, ожидавшей Женьку под крышей остановки. Скорее всего они хотели меня "тряхануть", но Женька признал бывшего одноклассника.
– У меня червонец есть, может, вмажем? – Спросил я.
– Да… Это… Мы, Миха, уже "мазанные". Нам бы винишком полирнуть.
Женька в слово "мазать" вкладывал явно иной смысл. Мазальщик – наркоман, который хорошо вкалывает внутривенно. Понятно…
– Так и я о том же. Винишка и возьмём на все. Вот пятнаха.
– Ну ты… Миха, не ожидал от тебя… Ты такой спортсмен… Может тоже вмажешь? Я легко…
– Да нет, Жень… Зачем добро переводить. Я от Геры просто рублюсь без кайфа.
– Ну, не хрена ты… В теме, что ли?
Я махнул рукой.
– А эти, с тобой, что ли? – Спросил Рошкаль, передавая деньги подвалившему парню.
– О, Кепыч, – сказал я. – Привет…
– Привет. С нами, что ли? – Спросил и он, тыкая на четврку "отважных".
– Да, млять, докебались до меня в автобусе. Побазарить вышли.
– Так мы сейчас их уроем, – набычился Рожа.
– Да, ну их… Потом не посидишь спокойно, – сказал я. – Я знаю, где их искать. Потом им рёбра пощекочем.
– И то… Беги Кепыч. А вы, млять, пошли накуй, пока Миха добрый, а то он порвёт вас, как Тузик грелку.
Женька тоже ходил в наш клуб разведчиков, хотя и не учился уже в школе. Зная его печальную судьбу мне хотелось её исправить и у меня почти получилось. Если бы не тот кидок Приморских атлетов с Олимпиадой 80…
В этот раз Женьку не взяли на Олимпиаду не потому, что он спился, а… просто так кому-то было нужно. А спился он уже потом…
Глава тридцать первая
Я не стал подписывать ни завышенные калькуляции, ни акты выполненных работ объектов, просчитанных ранее и переданных мне от другого "строителя". Бригады роптали, но до рукоприкладства не доходило. Только однажды мне упал на голову люк. Железный и квадратный, такой, лючок, размером, примерно, метр на метр, вдруг захлопнулся прямо над моей головой. Слегка саданув мне по голове в каске.
Ну, как слегка? Мне чуть не обрезало уши фиксирующей лентой внутренней оснастки, когда сверху по корпусу каски ударило железо. Слабовато была настроена оснастка…
А потом меня вызвали на партбюро управления. И начальника БТО "Суппорт" вызвали. Меня, как истца, Михаила Семёновича, как ответчика. Так и было написано в выписке из повестки собрания. Я, прочитав, хмыкнул.
– Добровольский Михал Семёнович – муж моей подруги, – сказала мама вечером.
– И что? – Спросил я.
– Тебя же на бюро парткома вызвали? Ты же на него жалобу написал?
– Мамуль, не на него и не жалобу. А на коммунистов, которые ведут аморальный образ жизни и покрывают расхитителей социалистической собственности. А то, что меня вызвали на бюро, так пошли они в задницу. На бюро, я конечно, пойду, но больше, чем написал говорить ничего не буду. Не их дело разбираться в хищениях. Их дело воспитывать строителей коммунизма и очищать ряды от извращенцев…
– А есть и извращенцы? – Шутливо удивился папа. – Пассивные или активные?
Я усмехнулся.
– Извращенцев марксизма-ленинизма…
Папа рассмеялся в кулак, тут же вытирая, выступавшие слёзы.
– Ты только не ляпни кому-нибудь в парткоме или на партбюро, – отсмеявшись сказал он. – Звучит очень двусмысленно. Ты только вслушайся: "Извращенцы Марксизма-Ленинизма".
