обратно раскукоживать.
— А кусаться не будешь?
Я вздохнул. Помотал головой — то есть, мордой — из стороны в сторону, а потом изобразил лапами, что никого кусать не собираюсь. Они фиг знает, когда мылись, одежду точно уже давно не стирали, а мне всю эту грязь в рот тащить? Да и, знаете ли, кусать бородатых мужиков — не мой фетиш.
— Ага… — протянул Макар, явно из моей пантомимы нифига не понявший, — Ладно, пошли. К ноге.
Дожили. Я, боярин Осетровский, бегаю по лесу на четвереньках голым задом и должен выполнять собачьи команды. Доберусь до этого «плотника», он у меня живо прочувствует… всё то, за что наш царь государь свое прозвание получил, не к ночи будь помянуто… Стоять.
Я замер в позе «Белка!» из мультика «Вверх!».
Нельзя мне просто так в город пройти. Увидит меня плотник-колдун, поймет, что его план-капкан пошел по бороде — и кто его знает, что еще выкинет. Он и так дочку-Соломинку убить собирался… Блин…
Я чуть было не рванул в город по прямой, но сообразил, что если Прокоп и впрямь собирался убить девочку — то она уже мертва. Навряд ли он сидел, глядя на нее, почти сутки, выжидая, не вернусь ли я, случайно, ее спасти. Мы не в голливудском фильме. Блин… Жалко девчонку… Ладно. Надо в город пробираться, возвращать себе человеческий облик и брать колдуна за япки, как говорил Росгард.
Но девчонку все равно жалко…
2
У каждого уважающего себя барсука — несколько входов и выходов. Чтобы злобные враги не могли перекрыть этой зверюге пути отступления.
У каждого уважающего себя боярина — тоже должны быть запасные выходы из терема. Потому что злобные враги бывают не только у барсуков. А если у боярина есть чародейный холоп, заточенный на земляные работы — так и вовсе сам бог велел. Может, мне вообще герб на барсука сменить? Да не, я же не Пуффендуй…
Мы со стрельцами двинулись в поисках одного из таких потайных входов, обходя по широкой дуге город. Нет, была парочка входов и поближе, но они были зачарованы на открытие только кровью рода Осетровских. А я не был уверен, что волшебство признает волчью кровь за свою. А вот тот дальний вход был как раз специально сделан так, чтобы в него мог пройти любой. На случай, если им придется воспользоваться кому-то из моих людей, из тех, кому положено о нем вообще знать. Стрельцам, кстати, не положено, но тут уж ничего не поделаешь — форс-мажор. Ничего, потом я его прикажу заделать и проложить новый, так что они и случайно не проболтаются.
Под тихое бубнение обиженного на всех Фильки, что коварный волк всех обманул и ведет прямиком в ловушку, я со стрельцами — на которых, видимо, сработала какая-то моя боярская аура, ибо они, похоже, и сами не заметили, как начали слушаться ВОЛКА — прошел по оврагу, извивавшемуся у подножья горы неподалеку от Осетровская. Ага, а вот и приметный камень…
Встав на задние лапы, я поднатужился, толкнул камень торчащий из склона оврага, он провалился внутрь — и часть склона отъехала в сторону, открывая темнеющий проход. Я приглашающе махнул лапой, мол, алга.
— Я же говорил, — бубнил Филька, — Это его нора, он нас на прокорм своим детям привел…
Макар-Волокита задумчиво посмотрел на проем. Потом перевел взгляд на меня.
— Господин волк… А откуда ты про этот проход в город знаешь?
Я сел на задние лапы, надменно задрал морду и махнул лапой, изображая, что ударяю посохом.
— Во, — это снова пессимист Филька, — Говорит, мол, лучше сами сдавайтесь, а то бороды вам поотрываю.
— Точно бороды? — усмехнулся кто-то из стрельцов и Филька затих, видим, пораженный страшной догадкой.
Макар продолжал пристально смотреть на меня. Потом спросил:
— Викентий Георгиевич?
Я кивнул мордой и развел лапами. Филька на заднем плане заткнулся. Наконец.
Стрельцы сбросили колпаки и поклонились:
— Прощения просим, Викентий Георгиевич, не узнали тебя.
Я досадливо махнул лапой, мол, пошли уже. Нашли время.
3
— Волки!!! Волки!!!
Да, вот об этом я не подумал. Нет, не тогда, когда сделал выход из потайного прохода — вернее, вход, а не выход, он-то планировался для тайного бегства в случае чего — возле кухни. С основным подземельем он не соединялся, как раз для того, чтобы в него не мог проникнуть кто попало. Нет, с этой стороны я все правильно рассчитал. А вот выскакивать наружу первым, до того, как выйдут стрельцы, все же не стоило.
Перепугал кухонную девку насмерть. Та взвыла не хуже пожарной сирены.
Затопали сапоги — к нам бежали те стрельцы, что охраняли терем. Ну и что они, спрашивается, увидели? Здоровенного волчару, сидевшего на полу, с выражением на морде «Я здесь главный!» — и выходящих из потайного прохода людей с оружием.
— Враги! — вскрикнул один из домашних стрельцов.
Девка, прижавшаяся к стене, продолжала завывать на одной ноте. Как только дыхания хватает…
— Где враги? — скептически спросил стрелец дикий… в смысле, один из тех, что со мной пришли.
— Так… — домашний запнулся. Из прохода вышли только несколько осетровских стрельцов, которых он знал, а больше никто не показывался, — Это… А волк откуда?
— А волк — это не просто волк, а наш боярин, Викентий Георгиевич. Колдовством в волка превращенный.
Девка наконец-то заткнулась.
— А я говорила, — произнесла слышимая только мною Голос — мол, давай я убью этого плотника. Но неет, зачем нам слушать статую…
4
— Викешенька! — моя милая скоморошка обхватила руками мою волчью шею и залилась горючими слезами. А я ее даже успокоить не могу. Я подумал и лизнул Аглашку в нос. Та зарыдала еще громче. Я ж говорил — не могу…
— Волчье Слово есть… — задумчиво проговорила Настя, шагая туда-сюда, только сарафан хлопал, — Оно в волка превращает. А вот Человечьего Слова я не знаю. В том смысле, что я и Волчьего не знаю, но знаю, что оно есть, а про Человечье даже и не слыхала.
Все мои ближники собрались в моем кабинете, то бишь — в моих личных покоях. И теперь проводили мозговой штурм на тему — как вернуть Викентия свет Георгиевича в его обычное состояние.
Я лежал на кровати и молчал. Во-первых, волки говорить и не умеют, а во-вторых — у
