ЭХМА жал Бабаеву руку, слезно благодарил и обещал поставить ящик коньяка; ДДТ-Терентьев и ОРЗ-Закиров громко сожалели, что не было их в «Лепрозории», и не могли они врезать Чуме с обеих сторон; Кузьма Находкин пропел грозным басом «Наверх вы, товарищи, все по местам!», а Рождественский расцеловался с Бабаевым и шепнул ему в ухо: «Один за всех, все за одного!». Сопровождаемый этими знаками внимания и любви, Бабаев проследовал в зал и уселся на место.
В тот день обсуждался проект Сенегальского о вступлении России в НАТО. Кое-какие доводы вице-спикера – о том, что нужно отразить амбиции Китая и замкнуть Сибирью пояс обороны – были знакомы Али Саргоновичу, но сейчас Сенегальский взмыл к еще большим геополитическим высотам. Он толковал о парадоксах истории и ветрах перемен, о резком повороте и сломе стереотипов, который положит конец нелепой конфронтации, о крушении коммунистической империи, что открывает путь к объединению, о ядерном оружии в странах третьего мира и политике разумного сдерживания, о боевых спутниках в ближнем космосе и переходе на стандарты НАТО.
Речь Сенегальского неоднократно прерывалась выкриками с мест. «Буржуйский выкормыш!» – вопил Рубайло, потрясая кулаками. «Ренегат! Почем Россию продаешь?» – кричали коммунисты, хором которых дирижировал Угрюмов. «Матку выверну! Пасть порву!» – орал Волкодав из Пятого Интернационала. «Пенсионеры России» стучали по пюпитрам и топали ногами, а «Матери», представленные адвокатом Лысаком и детским поэтом Хрипуновым, развернули транспарант с надписью: «Не для НАТО дети наши, провались оно в парашу!». Погромский, видевший в любом прозападном движении еврейские интриги, делал вице-спикеру «козу» и ревел «Иуда! Сионист!». Евреев генерал ненавидел люто; по слухам, бабушка его была еврейкой – очень неприятный факт, позоривший славное имя Погромских. Что до рыботорговца Момота, то он в этот раз не кричал, а искоса поглядывал на Бабаева, усмехался и щурил узкие глазки. Что творилось в его русско-японской голове, не знали ни Аллах, ни Будда, ни Христос.
«Муромцы», аграрии и просвещенные патриоты тоже молчали, и это было верным знаком, что проект завалят. Парламентское большинство не суетилось, сознавая собственную мощь; инструкции получены, решение принято, и опускаться до уровня мелкой рыбешки не было нужды. Так что процесс шел демократическим путем: отговорив свое, Сенегальский вернулся в кресло вице-спикера, уступив трибуну сначала Жиганову, а потом Манилову.
Речь председателя РПКЛ была впечатляющей – в основном потому, что Семен Михайлович Жиганов владел загадочным искусством оквадрачивать лицо. В нужный момент его челюсти и скулы раздавались в ширину, физиономия приобретала сходство с жестяной личиной робота, а в голосе гремела сталь. Как всякий большевистский лидер, он мог говорить часами и на любую тему, от экономики и политики до рецепта манной каши, полезной детям ясельного возраста. Ничего странного в том не было – как полагали коммунисты, вождь знает все обо всем и лучше всех, будь то ядерная физика или разведение жирафов в Подмосковье. Но депутаты прочих фракций знаний Жиганова не ценили и, утомившись от его речей, пускали в ход главный калибр, то есть Папу Жо. Лишь его бешеный напор, крепкая глотка и непрошибаемая наглость могли остановить Жиганова, а иногда согнать с трибуны. За то и уважали Владимира Марковича, и прощали ему мелкие грешки вроде водных процедур, которые он устраивал оппонентам.
Жиганов отговорил первый час, разнес в пух и прах проект Сенегальского, но кончать не собирался, плавно расширив тему и перейдя к преимуществам социализма над гнилым болотом частной собственности. Правящая коалиция взволновалась, зашумела, а спикер Бурмистров Геннадий Михалыч огладил лысину и многозначительно кашлянул. Очевидно, это было сигналом: Папа Жо тут же поднялся и, перебив докладчика, сообщил депутатам, что социализм – помесь Лернейской гидры с электрификацией, а коммунизм – их ублюдочное потомство. Ядовитый электрический скат! Всех ядом оплюет и током пришибет! Лидер РПКЛ пытался возразить, но Владимир Маркович отворил бутыль с нарзаном и шагнул к трибуне. Сомневаться в его намерениях не приходилось, и Жиганов, дабы спасти честь и свой костюм, торопливо ретировался.
Выступление Манилова было не таким ярким; как всякий российский интеллигент он выражался изысканно и туманно, мусолил доводы «pro» и «contra», вспоминал эпизоды из римской истории, поход Наполеона на Москву и русско-турецкие войны. С одной стороны получалось, что единение с Западом – благо, а с другой, что единиться нужно с силами прогресса и, значит, обсудить, принадлежит ли НАТО к ним или, возможно… Тут демократ Погребняк пронзительно свистнул и выкрикнул: «Метеорит Тунгуссий! Долго будете летать? Пора бы приземлиться!». Манилов смешался и покинул трибуну.
Проект благополучно провалили, и депутаты разошлись на перерыв. Али Саргонович тоже направился к выходу, но был перехвачен порученцем спикера и доставлен пред светлые очи начальства. Пожав ему руку, Бурмистров молвил:
– Мы тут с народом посовещались… – Взгляд спикера метнулся к Сенегальскому. – Да, посовещались и решили, что к вашей иницитиве стоит присмотреться. Хмм… прописка… или, как нынче именуют, регистрация… Важная проблема, сударь мой! Ясно, как шесть по горизонтали! Мы ее продвинули для обсуждения. Какой у вас был номер, голубчик?
– Двести семьдесят третий, – отвечал Бабаев.
– А будет семнадцатый. В ноябре рассмотрим ваш проект. Только… – Спикер доверительно понизил голос: – Вы уж, батюшка, не огорчайтесь, если предложение блокируют. Ретроградов у нас полно, а еще такие есть, что у МВД под колпаком… Сами понимаете, органы охраны правопорядка будут против. И милиция, и – хе-хе! – юстиция во всех ее видах. Им нужно знать, куда приписан каждый. Мы ведь для них не люди, а фигуранты!
– Печально, – со вздохом произнес Бабаев.
– Ну-ну, я ведь сказал, не огорчайтесь, голубь сизый! В нашем деле главное не добежать, а поучаствовать. – Тон Бурмистрова стал еще более интимным. – У вас складывается прекрасная репутация… И будет еще лучше, если вы… хмм… обратите внимание на кое-кого из наших коллег.
– А можно конкретнее? – спросил Бабаев.
– Можно. Момот, Рубайло, Волкодав, Погребняк, Угрюмов, – тут же отозвался Геннадий Михайлович. – Еще наш драгоценный Гром, орденоносец…
– А это кто?
– Генерал Погромский, прозвище себе придумал… Только не очень свирепствуйте, сударь мой. Момота, Рубайло и остальных отдам с потрохами, а c генералом прошу аккуратнее. Попугать бы слегка, и хватит. – Тут Геннадий Михалыч подмигнул Бабаеву и прошептал: – Трудитесь, голубчик, трудитесь, и меня слушайте. Одно дело делаем.
