В груди у Эльи что-то болезненно потянуло. В лёгком запахе древесного лака, витавшем в комнате, померещилось что-то давно забытое — как будто когда-то Элья приходила в гости к какому-то хорошему человеку, с большой весёлой компанией, и там тоже так пахло… Или не как будто.
— А где ты училась? — спросила Элья.
— Прикладная магия, — пожала плечами Бирра, она же Улей. — Начиналось всё довольно безобидно — с восковых свечей. Ну, знаешь, чтобы горели дольше, или там сияли разными цветами — некоторые любят такую белиберду дарить. А потом вот… — Колдунья развела руками, словно извиняясь за что-то. — У меня подруга занималась кристаллами, я тоже увлеклась. Сначала обычными, потом перешла на цветные, а потом вот как-то докатилась до передатчиков… Проблема в том, что с моими передатчиками могут работать не все. А я ещё, на свою беду, люблю приключения… — Бирра вздохнула. — Папа думает, что я держу лавочку в Совином переулке, продаю его мёд и волшебные свечки.
Элья, как наяву, увидела каменных сов под карнизами на редкость тёмных домов, которыми отличался Совиный переулок, узкий, но довольно длинный. Если бы не эти совы, да не кристаллы в витринах, он выглядел бы очень мрачным. Но в Аасте из всего умели создать праздник…
— Ты такая молчаливая, — уважительно посмотрела на неё Бирра. — Прямо настоящая разведчица! Правильно. Ты на меня не обращай внимания, я просто так редко с кем-то разговариваю! Хозяев я не считаю, они иланцы всё-таки.
Элья кивнула. Она чувствовала себя всё более растерянной, даже какой-то старой рядом с Биррой, хотя та и выглядела её ровесницей. Молчаливая… Элью так почти и не называли никогда.
Ей вдруг захотелось рассказать — про себя, про Белобор, про то, как страшно будет завтра встречаться с Макорой. Про старика Гурту, который был таким замечательным, что сегодня ночью она, наверное, будет много плакать, вспоминая его тёплый и немного лукавый взгляд. Но говорить отчего-то не получалось.
«Мне стоит только обмолвиться о том, что я нежить, — подумала она, — и всё разрушится, и всё закончится, и я снова останусь одна».
Впрочем, надо признать, наследие Белобора сыграло в её жизни определяющую роль. Элья неоднократно пользовалась своей «тьмой» для достижения нужных ей целей. Без «тьмы» она не сдала бы экзамен, не выбралась бы на свободу. А может, вообще оказалась бы убитой.
Ведь из тюрьмы пришлось сбегать по-настоящему. Ну, почти. Подходящий момент ей должны были создать — а Элье следовало сначала не выдавать своё ожидание этого момента, а потом заметить его и суметь им воспользоваться. В её случае это означало: выскользнуть из наручников, пробежать по двору быстрее ветра, с разбегу взлететь на стену и перемахнуть через неё…
Учитель Тербо знал о том, что Элья приобрела в Подземном Дворце, и не оставил ей других вариантов, кроме как заставить эту часть своей натуры работать на себя. Потом, когда она сидела под каким-то мостом, прижимаясь горящей спиной к холодному камню и стараясь отдышаться, она молилась, чтобы это было в первый и в последний раз. Шема была так рядом… Шема несла её отчаяние в болота Белобора… Вода слышала стук её сердца, её мысли и горечь; вода спешила передать его величеству, что Элья по-прежнему на крючке, что Элья близка к тому, чтобы плюнуть на всё и вернуться отбывать своё наказание — а также отдавать долг за ту силу, которую она присвоила…
Там, на курсах, мастера во главе с учителем Тербо только неопределённо кривились, когда Элья пыталась им доказать, что её сверхспособность — не дар, а проклятие, и что если она будет использовать её и дальше, то это может плохо закончиться.
«Неважно, — ледяным тоном отвечал ей учитель, — ты не имеешь значения. Значение имеет только то, что тебе нужно сделать».
Она не имеет значения. Вот и Саррет так говорил. Про неё и про себя. Но при этом он, вернувшись, получил повышение по службе и спокойную жизнь в компании любимой жены. Он выполнил задание — и пожинал заслуженные плоды.
А Элья… Элья по-прежнему не имела значения. Пока ей удалось избежать тюрьмы — но это не делало её свободной ни в чём. В каком-то смысле, пленило ещё больше.
Бирра же сидела сейчас перед ней как олицетворение свободы. Живой, нормальный человек, существующий именно так, как хочется, делающий то, что хочется, наслаждающийся каждой прожитой минутой, не жалеющий ни о чём. Магу нельзя сказать, что он не имеет значения: маг слишком ценен. А человек, любящий жизнь так, как Улей, вообще рассмеётся в ответ. Как это — не имею значения? Я? Подобная свобода и уверенность редко идут на пользу характеру. Такие, как Улей, говорят людям, попавшим в переплёт: «Раньше надо было думать, сам виноват». И чаще всего оказываются правы.
Поэтому Элья и не стала ничего объяснять своей новой знакомой. Сослалась на то, что завтра сложный день и нужно более-менее выспаться, ловко выбралась из окна и устремилась обратно в Рагир.
Поспать в ту ночь всё равно удалось лишь часа три. Элья собралась в путь ранним утром. Надев длинные брюки и то же чёрное пальто с капюшоном, девушка отправилась к Татарэтскому мосту и, не без трепета, ступила на эту небольшую пустую площадь, раскинувшуюся над рекой. Мост стоял на четырёх каменных опорах, не считая креплений у самого берега, а настил был деревянный. И то, и другое не разрушалось под действием времени — строили эту конструкцию на века, причём явно не без помощи магии. Несмотря на размеры, мост казался лёгким, воздушным — по крайней мере, издалека; затейливый узор чугунных перил это впечатление усиливал.
Элье здесь не нравилось. Ей вообще не хотелось идти на встречу с Макорой — а по мосту особенно.
Когда новоиспечённая агентка, затерявшись в толпе белочашечников, томительно долго пересекала Татарэтский мост — тонкую ниточку, соединявшую два государства — уже тогда она невзлюбила и его, и долину, и реку. Элья медленно шла вместе со своими спутниками, глядя вниз, где разливалась выпущенная из каменных тисков Мельдеу — огромная лужа, зелёная, как белоборские болота, и неустанно шевелящаяся, будто гигантское ведро с опарышами. А вокруг, похожие, словно сёстры, стояли горы. Они прятались друг за друга, их очертания смазывал туман, а дальние, самые высокие пики, зеркалами блестели на солнце. Ох уж это солнце, как обманчиво оно весной, как множат его непостоянный свет всевозможные мороки!.. Ещё тогда, впервые бредя по мосту, Элья чувствовала, что выученные в тюрьме карты ей не помогут. И, как теперь выяснилось, была права: дважды по дороге к склепу она оказывалась в тупике, а один раз заплутала так, что вышла потом на нахоженную тропу только чудом, уже отчаявшись её найти.
И вот, наконец, когда Элья стала спускаться в очередную долину Драконьего Хребта, среди влажной земли и бурых камней она увидела что-то вроде светлой каменной беседки с высокой острой крышей. Изящное сооружение, воплощение покоя на одном из скалистых уступов, нависающих над долиной. Элья столько читала об этом месте, что узнала его сразу же: это была усыпальница прекрасной Инерры.
А рядом с усыпальницей в странной позе — на корточках — сидела фигурка в сером пальто. Зоркая Элья ещё издалека увидела, как играет солнце на дорогом меховом воротнике. Она шла с большой опаской и осторожностью, но неприятность явилась, откуда не ждали — проснулись старые шрамы, подаренные тарраганой. Девушка остановилась.
Макора колдовала. У усыпальницы Инерры. Зачем?..
Лишь через несколько минут нестерпимое жжение в спине Эльи ослабло. Макора подняла голову и, увидев вновь прибывшую, выпрямилась.
— Я чувствую твой страх, Элья, — громко сказала она. — Почему ты боишься меня?
«Что ещё она может чувствовать?» — в панике подумала Элья.
— Жерра сказала, тебе было страшно возвращаться… — Колдунья медленно пошла к девушке. Она слегка покачивалось — наверное, колдовство отняло у неё много сил. — Неужели ты думала, что я дам тебя в обиду? Мы же с тобой, считай, сёстры…
— Да… — тихо отозвалась Элья. — Но я… я, кажется, в принципе разучилась верить людям. Дело не в вас.
