— Я отправил Джордана домой. У него эмпатия развита немного сильней, чем у меня, и он ловит остаточные эмоции.
— О'кей, — сказала Люси.
— Если вы поторопитесь, еще застанете его в холле! — сообщил Джулиан.
Вглядевшись в его улыбающееся лицо, я спросила:
— Его подвезти не нужно?
— Он сам не попросит, но если вы предложите, Мерри, он согласится.
— Хорошо, тогда я уезжаю и прихватываю Джордана. Я его высажу у конторы, пусть печатает отчет. А с тобой мы, возможно, увидимся за ужином.
Он кивнул:
— Надеюсь, не увидимся.
— Я тоже на это надеюсь, — сказала я и пошла в другую комнату за Рисом и Галеном, которых пропустили в квартиру как лицензированных частных детективов, а потом отправилась за Шаред и Катбодуа в холл, потому что их полиция дальше не пустила, как и Шолто, тоже не имевшего лицензии детектива. Я надеялась застать там и Джордана. Джулиан не стал бы о нем говорить, если бы он был в нормальном состоянии. Я не чувствую эмоций, остающихся на месте убийства, и не устаю этому радоваться каждый раз, когда вижу, как они действуют на эмпатов.
Джордана мы нашли уже на лестнице. Он был бледен, на лбу пот, кожа холодная и влажная на ощупь. Не застав его в холле, я испугалась, что он уже ушел, но он совсем скис: спускаясь, он практически висел на Галене, а Джордан, в отличие от брата, тискаться не любит.
Прическа у него в точности повторяла прическу Джулиана, но костюм — красновато-коричневый твидовый пиджак и коричневые слаксы, а рубашка густо-красная. Яркие цвета, наверное, хорошо смотрелись на нем в начале дня, но теперь только подчеркивали его бледность.
Мы все сбросили гламор, так что на улице нас встретили крики:
— Вот она!
— Принцесса!
— Принцесса Мередит, сюда посмотрите!
Кто-то обратил внимание не на меня:
— Что с Хартом? Почему он так бледен?
Прозвенел женский голос:
— Такое страшное убийство?
Приятно было знать, что вся эта толпа людей за полицейским барьером собралась не только ради фотографий принцессы сидхе. Здесь двое погибших, это должно быть важнее.
Вперед выбрался мужчина в деловом костюме и заорал, перекрикивая шум:
— Принцесса и ее свита не уполномочены отвечать ни на какие вопросы в связи с расследованием.
Он повернулся к двоим копам в форме, которых привел с собой, и они пошли к нам — наверняка им поручили проводить нас к машине. Я глянула на толпу репортеров: их столько вывалило на улицу, что, если бы полиция не блокировала выход на дорогу, там бы мопед не проехал, не то что машина. Вряд ли нам хватит двух копов.
Но тут на другой стороне дороги толпа заволновалась, репортеры закружились, как вода, когда ее перемешивают палкой. В толпу врезался Утер. Пожалуй, больше копов нам не понадобится — хватит и одного призрака-в-цепях.
Утер ростом девять футов, но впечатляют не только его размеры. Голова у него наполовину человеческая, а наполовину кабанья, из-под губ растут громадные клыки, загибающиеся вверх и наружу, как у матерых кабанов. Не так давно Утер помогал нам пройти через толпу, так журналисты расступались перед ним, как воды Красного моря. Сейчас многие тоже шарахнулись прочь, но нашлись и такие, что подступили к нему с вопросами. Только вопросы были не об убийстве и даже не обо мне.
— Константин, Константин! Когда выходит ваш новый фильм?
Другой голос крикнул:
— Какой у вас рост и вес?
— У меня все со слухом в порядке? — спросила я. — Я их правильно расслышала?
У Джордана подогнулись колени, но Гален успел его подхватить и донес до ограждения. Рис положил руку на лоб Джордана.
— Плохо дело.
— А что с ним? — спросил Шолто.
— Чародейская напасть, — коротко сказал Рис.
— А!
— Что? — удивилась я.
— Старое название для истощения, наступающего у переработавших магов. Я подумал, что Шолто так объяснить быстрей.
— Зато мне пришлось объяснять дольше, — виновато улыбнулась я.
Рис пожал плечами.
Утер на дороге мотал большой клыкастой головой — слышно мне не было, но я догадалась, что он отрицает свое тождество с неведомым Константином. Видимо, Утер не единственный призрак-в-цепях в Лос-Анджелесе, и тот второй снимается в кино. Странно. Я люблю Утера как друга и коллегу, но лицо у него не так чтобы киношное.
Через чуть поредевшую толпу пробрался парамедик со «Скорой» и подошел к нам. Он был среднего роста, блондин, с цветными прядями в волосах, выдававшими не совсем человеческую кровь, но от него исходила волна уверенности, свойственная лучшим целителям.
— Позвольте я на него взгляну.
Он тронул лоб Джордана, как и Рис, но еще проверил пульс и посмотрел зрачки.
— Пульс в порядке, но у него шок.
Словно в доказательство, Джордан задрожал так, что зубы застучали. Нам пришлось отнести его в машину «Скорой». Его положили на носилки. Джордан запаниковал, когда его обступили медики, и потянулся к нам руками.
— Мне надо рассказать, пока оно не ушло!
Мне понятно было, о чем он говорит: как большинство парапсихиков, Джордан удерживал видение только короткое время, а потом детали исчезали из памяти.
Парамедик, которого звали Маршалл, сказал:
— Вам всем в машине не поместиться.
Как самая маленькая, я забралась в машину, взяла Джордана за руку и попыталась никому не мешать. Маршалл с напарником завернули Джордана в термоодеяло и приготовили капельницу.
Джордан оттолкнул их руки:
— Нет, не сейчас!
— У вас шок, — сказал санитар.
— Знаю. — Джордан схватил меня за руку, глядя слишком широко раскрытыми глазами, вытаращенными, как у готовой понести лошади. — Они так испугались, Мерри, так испугались!
Я кивнула:
— А еще что, Джордан?
Он отыскал взглядом Риса.
— Он, вот он мне нужен.
— Если выдадите нам поставить капельницу, — сказал Маршалл, — мы его пустим сюда.
Джордан согласился, они быстро закрепили иглу и Рис забрался в машину. Гален отвлек медиков на себя, давая нам поговорить. Шаред, сверкая на солнце золотом волос, присоединилась к нему, улыбаясь и поддерживая легкую беседу; Катбодуа встала на страже у открытой двери «Скорой»; Шолто помогал ей. Пожалуй, сегодня у нас было оптимальное число стражей.
Джордан смотрел на Риса почти безумными от страха глазами:
— Что тебе сказали мертвые?
— Ничего, — ответил Рис.
— Ничего? — переспросил Джордан.
— Не знаю, что убило брауни, но возможности говорить с ней мертвой не осталось.
— Что это значит? — спросила я.
— У нее отняли все. Не осталось духа… привидения, если так понятней, с которым можно было бы говорить.
