тут никогда не появлялся.
Вайгелю, человеку, за плечами которого имелось несколько военных кампаний, подчиняться бургомистру, которого он считал первостатейным жуликом и отъявленным трусом, было непросто. Но уж больно выгодной казалась должность начальника стражи в богатом городе. Настолько выгодной, что порой он забывал жалованье получать. Поэтому приходилось терпеть и, что еще хуже, участвовать в грязных делах бургомистра. Вот и теперь этот взбалмошный тип вызвал его и стал требовать выгнать кавалера, что рыщет по городу с непонятной целью. Но лейтенант, который недавно ужинал с этим кавалером, уже понял, что от того не так просто избавиться. Этого кавалера запугать не получится. Лейтенант Вайгель смотрел на бургомистра, который лихорадочно расхаживал по кабинету и придумывал один за другим глупые способы, как убрать из города назойливого пришлого. Лейтенант со скептической миной слушал весь этот бред и думал: «Ишь ты, видать, и вправду этот пришлый глубоко сует свой нос, раз тебя так припекает. Тебя и твою благочестивую старуху, с которой вы весь город доите. И что это ты так разволновался, ведь сам обер-прокурор у тебя в дружках ходит. Или от этого кавалера и обер-прокурор не спасет? Интересно, что же это за кавалер такой?»
Тут бургомистр остановился и перестал нести всякую чушь:
– Найдите мне, Вайгель, добрых людей, чтобы покончили с ним.
Лейтенант едва успел подумать, что у самого бургомистра под рукой куча всякой сволочи, готовой к такой работе, как фон Гевен продолжил:
– Чтобы не местные и чтобы хороши были – не разбойники. Разбойников этот пришлый сам режет, даже когда слеп. Как было в «Безногом псе».
Нужные знакомые у лейтенанта имелись. Добрые люди с хорошим оружием, что вечно без денег сидят. С ними он в компании ходил против еретиков.
– И какова плата? – спросил лейтенант, хотя очень не хотелось ему лезть в это дело.
– Двести талеров, – ошарашил его бургомистр, – но только чтобы люди самые крепкие были.
«Не скупится, подлец, – думал Вайгель, понимая, что за такие деньги его знакомцы могут и небольшую войну начать. – Видать, совсем допекает вора этот пришлый».
Но, с другой стороны, хоть и недолюбливал лейтенант бургомистра, хоть и презирал его, тем не менее благополучие самого лейтенанта было неразрывно связано с этим вороватым и бесчестным проходимцем, каким-то образом ставшим самым важным человеком в речном регионе.
– Есть у меня такие люди, – признался лейтенант. – Буду писать им.
– Пишите немедленно, – настаивал бургомистр возбужденно.
– Напишу, но уж если напишу, так обратного хода не будет, за деньгой они приедут, даже если уже работы не окажется.
– Пишите, я дам денег вперед. Пусть едут сюда.
Лейтенант городской стражи Вайгель встал и, поклонившись, пошел к себе писать письмо, хоть и не по душе ему все это было.
Когда рыцарь божий Фолькоф и люди его сели за стол в трактире «У святой Магдалены», а бойкие разносчицы уже носили им еду, лейтенант Вайгель пришел на почту. Он решил не посылать человека, а отправить письмо самостоятельно, ведь погода стояла прекрасная и солнце согревало город, который всю зиму вымораживали холодные ветра с реки, и не пожалел о потраченном времени. Пока он обходил большую весеннюю лужу, что разъездили бесконечные подводы, увидал верхового, остановившегося у почты, и узнал его по колету сине-белого цвета и черной птице на груди. Это был мальчишка-паж приезжего кавалера, от которого так хотел избавиться городской голова. Мальчишка зашел в здание, вот господин лейтенант решил не спешить и подождать в сторонке. Когда вскоре паж вышел, сел на коня и уехал, господин Вайгель поспешил на почту сам.
Увидав его, страдающий тучностью почтмейстер не поленился и с трудом выбрался из-за стола, стал кланяться. Командир городской стражи ему тоже кланялся и улыбался. Они поговорили о погоде и о цене на дрова, которая вроде должна была упасть с приходом весны, а никак не менялась. А потом лейтенант как бы промежду прочим спросил:
– А что за юноша у вас тут был сейчас, в одежде с гербом красивым на груди?
– Проезжий, не наш, – почтмейстер начинал понимать, что неспроста Вайгель об этом спрашивает и пришел сюда он не ради светской беседы.
– Письмо принес? – продолжал лейтенант.
– Принес, принес, – соглашался почтмейстер, кривясь лицом и зная, что сейчас последует неприятная просьба.
И она последовала. И только по форме напоминала просьбу, а по сути это было требование. Лейтенант сказал ему ласково:
– Надобно для пользы города взглянуть на него.
– Взглянуть? – жалостливо переспросил почтмейстер.
– Надобно, друг мой, надобно, для пользы города, только для пользы города.
– Уставом Императорской почты недозволено то, – заныл толстяк.
Так оно и было: почта не подчинялась городским властям, и даже герцогу-курфюрсту не подчинялась, а была сутью империи, и служащие ее получали жалованье из имперской казны. Но что мог возразить почтмейстер командиру городской стражи? Да ничего, ибо телесами он был хлипок и душою слаб.
– Так, давайте письмо, – настаивал лейтенант, – говорю же, я не прихотью своею прошу его, а надобностью города.
– Якоб, – жалостливо позвал почтмейстер одного из помощников. – Якоб, дай письмо, что принес юный господин только что.
Служащий тут же ушел и через несколько мгновений принес письма, те самые, что привез на почту Максимилиан. Сотрудник почты с полупоклоном передал их почтмейстеру и вышел из комнаты. И пока толстый служащий императора снова не принялся ныть про то, что велено и что нет, лейтенант забрал все пять писем у него из рук, отошел к окну и, не сомневаясь ни секунды, сломал на первом же из писем сургуч. Встал к свету и начал читать. И его лицо стало не таким уже и ласковым, когда увидел он, что пришлый господин требует себе полномочий, а полномочия эти привели бы бургомистра в ужас, узнай он о них.
Лейтенант после сломал новый сургуч и взялся за другое письмо, в котором кавалер просит своего сослуживца вести к нему в помощь добрых людей, и побыстрее. А сколько тех людей, неясно было. И судя по тому, каков это кавалер, а уж лейтенант еще на ужине понял, что тот не промах и во многих тяжких делах был, то и люди, что придут к нему, окажутся такие же. И от этого начал лейтенант уже хмуриться, и лик его становился тревожен. И видя это, стал волноваться и почтмейстер, да только ничего он не мог поделать, стоял рядом с господином лейтенантом и тряс третьим подбородком, глядя, как тот ломает сургуч на последнем письме.
А оно и вовсе худое оказалось. Писал приезжий не куда-нибудь, а в Святой трибунал,
