Я перехватил обрез, готовясь переходить к безнадежному близкому бою. Пропускать эту тварь в Пальмиру я не собирался. И…
— Вот! — Милена умудрилась подползти так незаметно, что я едва инфаркт не поймал, когда она крикнула за спиной.
Извернувшись, я схватил ранец и принялся дергать красный рычаг, накачивая инопланетное оружие энергией своего тела. Раз, другой, третий… послышался звон… еще раз! На оружие зажегся огонек. Еще раз! А теперь… Встав на колени, я схватился за висящую на шланге винтовку, навел ее на однорукую девушку, заглянул в ее глаза и выстрелил.
Хруст… и сверкающие мертвые глаза потухли навсегда, когда невидимый выстрел разметал ее голову в клочья.
Выстрел…
И перерубленное ледяное тело полетело вниз, тяжело ударившись о пол. Следом на холодный бетон осел я — только сейчас поняв сколько сил потерял за время смертоносного марш-броска.
А ведь она — эта мертвая незнакомка с пульсаром в грудной клетке — вполне могла прикончить меня прямо на лестнице. Всего то ей требовалось поднять руку и выстрелить разрядом. Но она пыталась догнать меня.
Зачем?
Чтобы я снова открыл стальные ворота, ведь ей самой рычаг не поддался?…
Но как тогда за мной следом в заброшенную базу проник Ахав Гарпунер?
Столько вопросов…
А еще я вдруг вспомнил ее мертвое искривленное лицо… и ее слишком широкую раздутую переносицу и необычной формы разрез огромных светящихся глаз…
Стоп… в той базе, где меня настиг Ахав, стальной тамбур снаружи открывался не рычагом. Если мне не изменяет память, там обычный запорный механизм, и чтобы войти нет необходимости ничего дергать. А внутри ему и не требовался рычаг — достаточно было пройти коридорами и отыскать меня, что он и сделал…
— Как же страшно мне было — признался я тормошащей меня Милене, глядя не на ее, а на вновь пустой и пока еще освещенный нижний зал Пальмиры — Как же страшно…
— Ты… — она покрутила головой и с силой ударила меня ладонями в грудь — Ты… ты мужик, Охотник. Ты прямо мужик! А вот я едва не умерла от страха… Господи… как же все неожиданно случилось… как же внезапно…. Куда там фильмам ужасов! И Фредди нервно отдыхает в сторонке…
Она продолжала колотить меня кулаками по дрожащей от озноба груди, а я… я просто лежал и смотрел в потолок. Я знал, что очень скоро голова взорвется сотнями мыслей, предположений и идей по дальнейшим делам, но сейчас… сейчас я просто лежал и ни о чем не думал.
Прийти в себя и зашевелиться меня довольно быстро заставил холод плиты — на мне только пара мокрых от пота свитеров и столь же мокрые шапки. Поэтому первые мысли были направлены на самосохранение и заставили меня подняться, осмотреться, убедиться, что зал пуст, а затем двинуться ползком между шестерней обратно в теплый коридор. Ползущая следом Милена вопросов не задавала — понимала, что мне надо чуток отойти от пережитого….
**
— Вот как-то так — закончил я рассказ и чуть дрожащими руками подкурил уже вторую за полчаса сигарету.
Выдохнув струю дыма, я посмотрел на молчащего Митомира. Понимая, какие сейчас мысли обуревают этого привыкшего к спокойствию неплохого тихого человечка, я тихо сказал:
— Вы уж простите. Но… — дождавшись, когда он поднимет на меня мутноватый взгляд, я добавил — Но это было неизбежно. Не мы туда, так луковианцы бы полезли.
— Как черта в подполе не прячь — вздохнул старик — Ты не думай, Охотник. Я тебя ни в чем не виню. Вудро… он во всем виноват! Отыскал щелку… залез тихонько… осмотрелся… своим доложил… а затем и механизмы нам жизненные подпортил. Так что ты не подумай, чего, Охотник… ты не подумай…
— Да просто, вижу, что мысли недобрые тебя посетили — прямо сказал я.
— Недобрые — согласился Митомир и неожиданно показал мне пустые мозолистые ладони — Но мысли мои о Вудро были, а не о тебе. И не о тебе, красавица — он широко и чуть пьяно — но по-хорошему пьяно — улыбнулся ответившей тем же Милене — Вы уж простите, что сдержаться не смог. А знаете еще какая мысль меня старого трусливого дурака вот прямо сейчас посетила?
— Какая? — с искренним интересом спросила Милена.
— А вот какая: почему мне вот это все на голову обрушилось? Я ведь уже помру скоро. И преемника подыскал меня годков на пятнадцать моложе. У него мысли яснее, взгляд тверже, слово крепче, спина прямее, а духа больше… Вот он бы пусть и принимал решения непростые. А я… меня недавно спросили, где в этом году тыкву сажать будем… так я полмесяца ответ обдумывал… смекаешь к чему я?
— Ну…
— Не готов я вот к этакому… не готов!
— Да так всегда и бывает — вздохнул я — Как гром среди ясного неба. И никто не бывает готов. Так что… какого ответа ты от меня ждешь, старче?
Он будто только и ждал этого вопроса… наклонился, вперил в меня пронзительный напряженный взгляд…
— Поможете?
— С чем? — устало выдохнул я.
Встав, я отбросил докуренную сигарету и тут же потянулся за следующей. Подкурил, сделал пару быстрых тяг, задумчиво сжал кулак, пряча тлеющий дымный огонек сигареты в кулаке и повторил свой встречный вопрос:
— Помочь с чем?
— С этой… ситуацией…
— Ну да — кивнул я, разжимая пальцы до того, как их обожгло — Главный вопрос всех времен и народов, что так всегда и звучит «поможете с этой ситуацией?». Я отвечу просто и ясно — нет, не поможем скорей всего. Попытаться… попытаюсь. Сделаю что могу. Но даже сейчас я могу говорить только за себя.
— Я… — начала Милена, но я ее перебил:
— А она — не поможет! Почему? Потому что она талантливый инженер, от чьих навыков и упорства уже зависит жизнь куда более многочисленного по населению убежища! Только там реально внутреннее пространство забито до отказа! Много стариков — голодных, больных и неприкаянных… А вы… Пальмира… как по мне, так вы просто зажравшиеся негодяи с фальшивыми нимбами над седыми головами…
От лица отшатнувшегося Митомира отхлынула кровь, он ожег меня возмущенным взглядом, но я от своих слов не отказался и повторил, хотя Милена и попыталась меня остановить, сжав в пальцах мою ладонь. Я вырвал руку, поднялся, чиркнул спичкой о коробок, подпалил сигарету и еще горящей спичкой ткнул в сторону шагнувшего назад старика:
— Так и есть! Я не откажусь от своих слов! Вы… я пытался быть молчаливым и дипломатичным. Я пытался не лезть со своим уставом в чужой монастырь… Но я устал сдерживаться, а эта история с мертвыми, но все еще шагающими вопреки всякой логики людьми… она мне напомнила, что и я могу умереть в любой момент. И поэтому… поэтому просто глупо скрывать правду. Вы… вы живущие в тепле и сытости считанные негодяи, что свою трусость и жадность прячут за никому не нужными письменами, заодно притворяясь кем-то вроде не принимающими новый мир старообрядцами. Но вы не они! Нет в вас веры! — сделав, пожалуй, даже слишком глубокую затяжку, я повторил — Нет в вас никакой веры! Вы ни во что не верите кроме как в необходимость собственной сытости! И находили вас через рацию все по тому же принципу — выискивая таких же, кому плевать на остальной мелкий здешний мир голодных стариков! Тыква весом в сто килограмм! Тогда как едоков не наберется даже пару десятков! И да я понимаю, что можно заморозить и сберечь, благо вечная зима вокруг… но я не понимаю, как можно не поделиться с теми, кто даже крохотный кусочек сладкой тыквы воспринял бы как дар божий! Не понимаю! И все на этом! Любые твои слова будут просто… жалким оправданием…
Сделав несколько шумных вдохов и выдохов, я бросил окурок на пол, растер его подошвой сапога и, прихватив оружейный ранец, молча полез в темный лаз между шестерней, подсвечивая себе начавшим угасать фонариком. Я торопился — надо было успеть к обрыву до того, как угаснет порожденный рычагом свет. Надо было успеть до того, как весь зал погрузится в кромешную тьму, что с легкостью скроет возможных врагов. Да я помнил, что в груди любого из ледяных ходоков пульсирует негасимый синий электрический пульсар, но еще я не забывал себе напоминать каждый день о самом главном — этот мир уже не раз удивлял меня и вполне вероятно, что удивит еще не раз.
