— У других тоже всякие соображения, — сказал парень в ватнике. — Николаев с биокомбината, которого Боря на вашей лекции обидел, хочет спокойной жизни.
Правдоподобно, конечно, все это бывает — и ордена, и перевод в Москву. Но мои друзья склонны к преувеличениям, думал Шубин. у нас в стране нет пока общественных движений или даже клубов по интересам. Все немедленно приобретает элемент религиозной секты. Секта сыроедов, секта водопитов, секта любителей собирать малину. Вокруг меня очередная маленькая секта — они объединены противостоянием «машине», по-своему отлаженной и сплоченной. Чем острее противостояние, тем слаще терзаться мученичеством. Конечно же — это раньше христианские мученики! И если завтра их выкинут на съедение дружинникам, они пойдут на смерть с определенной гордостью.
— Не думайте, что мы преувеличиваем, — сказал Бруни.
— Я не думаю.
— По глазам видно, что думаете. Мы имеем дело не со злым умыслом, даже не с аппаратно-промышленным заговором, а с сетью побуждений, поступков и интересов, которые в сумме угрожают нашему городу.
— Притом они сейчас страшно нервничают, — сказала Наташа. — Завтра должен состояться наш митинг. Придут люди. Надо разгонять.
— И тут приезжаете вы, — сказал парень в ватнике.
— Я совершенно ни при чем, — сказал Шубин.
— Мало ли что? У всех перепуганных людей развито воображение, — сказал Бруни. — А вдруг до Москвы что-то дошло? А вдруг вы получили тайное задание проверить, как здесь пахнет воздух. Черт вас знает.
— Спасибо. Но они ошиблись.
— Мы тоже думаем, что они ошиблись, — согласился Бруни, дергая бородку за хвостик.
— С первого взгляда видно, что перед тобой благополучный международник с телевизора, — сказал Борис.
— Что вам далось мое благополучие?
— Бедных всегда раздражает богатство, — сказал Борис. — Из-за этого было столько революций!
— А я думал, что не я — ваш главный враг.
— А я думаю, — повторил Борис начало шубинской фразы, — что живи вы здесь, то были бы с ними. Вообще, вы очень похожи на редактора нашей газеты.
— Мне уйти? — сказал Шубин.
Ему и в самом деле хотелось уйти.
— Не надо всерьез обижаться на Борю, — сказал Бруни. — Его несдержанность — его беда. В побуждениях он чист.
— В самом деле пора, — сказал Шубин.
Он встал. Остальные покорно поднялись, и в их молчании были укор и разочарование. Шубину стало неловко.
— Значит, вы хотите, чтобы я завтра пришел на митинг? — спросил он.
— Нет, это не главное, — обрадовалась Наташа. — Главное — чтобы вы взяли письмо в Москву и отдали его честному журналисту.
Они протолкались к выходу. Кафе было полно. Вокруг толпились подростки, одетые и причесанные с провинциальной потугой на телевизионную рок-моду. Все были заняты друг другом.
— А им и дела нет, — сказал вдруг парень в ватнике, словно угадав мысль Шубина.
Они остановились перед выходом из кафе. Неоновая надпись бросала красные блики на лица заговорщиков.
— Мы вас проводим до гостиницы, — предложил Бруни.
— Далеко?
— Нет, три квартала.
Они повернули направо. Шубин понимал, что одного его не отпустят. Ну что ж, потерпим их общество еще пять минут.
— Мы с вами расстанемся на углу, — сказал Бруни. — Может быть, за вами наблюдают. Вы возьмете письмо?
— Возьму.
— Его передаст вам Наташа, если вы зайдете в книжный магазин.
— Зачем такая конспирация? — улыбнулся Шубин.
— Вы знаете, наверное, — сказал Бруни, — на что способны испуганные люди, облеченные властью.
— На что же?
— Вас могут скомпрометировать. Это лучший способ избавиться от опасного свидетеля.
— Меня трудно скомпрометировать.
— Трудно? — ухмыльнулся парень в ватнике. — Вот, видишь, ребята идут? Устроят драку. Попадем в милицию, а потом доказывай, что ты не верблюд. Даже фельетон сообразят: «Общественники — хулиганы».
Шубина вдруг кольнул страх. Бывает — ничего не случилось, ничего и не должно случиться, а в сердце неожиданный сбой. Осознание того, что ты очень далек от дома, где твои права кто-то охраняет и можно в крайнем случае кому-то позвонить… А здесь свой мир, и им правят не эти ничтожные, хотя и отважные заговорщики, а уверенные в себе Силантьев и послушный ему Николайчик.
И Шубин стал присматриваться к двум ребятам, что, видно, шли к кафе, и дела им не было до кучки людей, двигавшихся навстречу. Они были в подпитии и чуть покачивались. Поравнявшись с ними, Шубин невольно шагнул в сторону, чтобы не задеть ближнего к нему парня. Парни прошли мимо, ничего не случилось, но гадкое чувство близкого страха осталось.
И тут Шубин услышал сзади голос:
— Сколько времени?
Шедший там, за спиной, Бруни ответил:
— Четверть десятого.
Шубин продолжал идти вперед, не оглядываясь, и следующие слова донеслись издали:
— Ты не уходи, папаша, не спеши, закурить найдется?
— Я не курю, — сказал Бруни.
— Он не курит? — послышался удивленный голос второго парня.
— Отстаньте! — это голос Наташи.
Тогда Шубин обернулся.
Один из ребят тащил за рукав Наташу, второй отталкивал Бруни.
Борис кинулся назад, а парень в ватнике остановил Шубина, который рванулся было на помощь.
Теперь страха не было. По крайней мере, их трое мужчин, даже если не считать Бруни и Наташу.
Второй пьяный отпустил Бруни и встретил Бориса ударом в лицо, которого тот не ожидал. Шубин видел, как голова Бориса дернулась, как он пошатнулся и протянул руку к стене дома, стараясь удержаться на ногах.
— Да погоди ты! — рявкнул Шубин, вырываясь у парня в ватнике и кидаясь на того, кто ударил Бориса. Он ударил его, но удар пришелся в плечо куртки и скользнул, а пьяный отклонился в сторону и успел бы ударить Шубина, но тут его перехватил парень в ватнике. Они сцепились и превратились в одного темного, толстого, качающегося и рычащего человека, а тот, что держал Наташу, отшвырнул ее в сторону. Наташа упала, и Шубин увидел в его руке нож. Может, даже не увидел — было почти совсем темно, но почувствовал, что у него в руке нож.
— Осторожнее! — крикнул Шубин. — Нож!
Где-то на периферии зрения Шубина замелькало синим, но он не мог обернуться — он смотрел на руку, в которой был нож.
Взвизгнула сирена.
— Милиция! — закричала Наташа.
Шубин видел, как она поднимается с мокрого снега, скользит и тянется на мостовую, поднимая руку, призывая на помощь.
И в этот момент неподвижности парень в ватнике крикнул в самое уха Шубина:
