мне, ты ворота цитадели видел?
– Это те, куда мы воду возили?
– Да, те.
– Да, видал. Крепкие.
– Крепкие, вот я думаю, сколько времени тебе нужно, чтобы разбить их из пушек?
– Из полукартаун? Из этих? – солдат указал на бронзовых красавиц, что стояли во дворе.
– Да. Из них.
– Так десять ядер – и в щепы ворота разнесу, нет таких ворот, что устоят против сорока фунтов.
– Разнесешь? При плохом порохе?
– Разнесу, поставим в ста пятидесяти шагах, прямо у моста, напротив ворот, другого доброго места там нет, чтобы арбалеты не донимали, там место неудобное, но если сжечь дом, то по воротам попадем. Полтора совка на ядро, и все, десять ядер – и считайте, что нет ворот.
– Хорошо, – кивал кавалер, – ступай, только пока никому не говори о нашем разговоре.
Что ж, если Брюнхвальд не откроет ворота, он попытается их выломать. Но сначала он хотел решить дело с серебром. А с ним все было не так уж и просто. Серебра нашли много, очень много, но делить его с Пруффом и его сбродом Волков не собирался. Он планировал дать денег тем солдатам, что проявили себя, тем, что не ныли и не паниковали, он дал бы денег канониру Францу Ринхвальту, дал бы Рохе. Хилли-Вилли тоже заслуживали, ну и, конечно же, Ёгану с Сычом. Даже монахам, брату Ипполиту и брату Семиону дал бы по паре монет, а всех остальных легко послал бы к черту. Поэтому нужно вывезти серебро из города так, чтобы ни одна собака не пронюхала. И так, чтобы офицер курфюрста, что сторожит городские ворота, о серебре не узнал. А ведь он мог узнать, мог устроить проверку всего, что они вывезут. Конечно, Волков сказал бы, что взял серебро у еретиков, но тогда его пришлось бы делить с Пруффом и его бандой. Нет, рисковать такими деньгами кавалер не собирался.
Он встал, прошелся, чтобы размять ноги, подошел к Сычу и Ёгану и тихо сказал:
– Переложите серебро в мешок, в бочке мы его не вывезем.
Те обещали это сделать ночью.
Как вывезти серебро из города, кавалер пока только думал. Он завалился в пустую телегу, в старую, слежавшуюся солому, и ему было так хорошо и уютно, что ничего придумать он не успел. Уж больно тяжелый выдался день.
Утро следующего дня было пасмурным, хоть и без дождя, но резкий ветер приносил с востока, от реки, влажный холодный воздух. Кавалер удобно уселся на мешках с овсом, почти как в мягком кресле. Ждал, когда Ёган принесет еду от кашевара. Весь винный двор был забит лошадями, подводами, седлами и палатками, пушками и бочками с порохом, и многое из этого принадлежало Волкову, значительная часть, четвертая часть, по сути, была его собственностью. Но кавалер опять ловил себя на мысли, что не радуется так, как радуются солдаты Пруффа.
Они были и без вина пьяны от мысли, что получат какую-то часть трофеев, пусть и малую. Для них это неслыханная удача. А Волков думал не о том, что нужно уезжать из города, вывезти все богатство с серебром, а о том, что пора ехать к воротам цитадели и посмотреть, куда поставить пушки. Ну, и в последний раз попытаться договориться с ротмистром Брюнхвальдом.
Это стало каким-то проклятием для него, но ему требовались эти мощи, и не потому, что он боялся епископа из Вильбурга, а потому что… Потому что эти мощи стали реальной частью его рыцарской сути. Все его рыцарское достоинство умещалось в серебряную раку с костями мертвеца, без нее его рыцарство будет поставлено под сомнение. Кем? Да им самим. В общем, сейчас ему позарез требовались эти мощи.
Но как заставить трусливый сброд пойти на штурм цитадели, солдаты и раньше не хотели ничего делать, а теперь, когда эти мерзавцы завалены трофеями, все их мысли сводятся только к одному: как вынести из города все эти богатства.
Ёган принес еду, хорошую еду. На тарелке. Жареное сало с яйцами, захватили вчера у кашеваров еретиков, кровяную колбасу, молодой овечий сыр, сушеные фрукты, утренний белый хлеб, вино. Поставив это на мешок с овсом, что служил столом для его господина, он тихо сказал:
– Деньги мы с Сычом переложили из бочки в мешок, мешок укутали в старый потник, он в нашей телеге лежит, Сыч сторожит его.
В другое время Волков спросил бы у него что-нибудь: тяжел ли мешок, сколько денег там приблизительно, а сейчас его это не интересовало. Кавалер только едва заметно кивнул и попросил:
– Сыча позови.
Сам стал есть и глядеть на счастливых солдат, что кормили и поили лошадей, переговаривались, завтракали. Да, эти мерзавцы точно не захотели бы лезть в разбитые ворота цитадели. И тут его осенила мысль: если солдаты не захотят идти с ним на цитадель, он будет считать контракт не выполненным и ничего из трофеев им не даст, на эти деньги он наймет сотню, а может, и две хороших солдат, придет сюда, снова выбьет ворота и заберет мощи.
Пока Волков обдумывал все это, пришел Сыч:
– Звали, экселенц?
– Ты думал, как деньгу отсюда вывезти? – спросил кавалер, макая свежий хлеб в яичный желток.
– А чего думать, в подводу спрячем да повезем. Авось никто не заметит.
– Авось, – кавалер перестал жевать, – я тебя умным полагал. Никаких «авось» быть не должно. А если ротмистр фон Пиллен решит досмотреть подводы на выезде из города? Он честный человек, его не подкупить.
– Так не отдадим. То наше, мы вроде в бою у еретиков взяли.
– У него людей под сотню, а нас тридцать едва, он офицер курфюрста, а мы на земле курфюрста выезжаем из чумного города, въезд в который воспрещен. Он может все у нас забрать и передать в казну своего господина. Не отдаст он, – бурчал Волков, – думай хоть немного.
– Что ж делать, экселенц?
– Седлай лошадей, я распоряжусь, возьмешь у Пруффа пару людей. Найди место, где на западную стену подняться можно. И где спуститься удобнее с нее.
– Больно мудрено, экселенц, может, лучше в доки пойти да лодчонку там поискать, по реке-то сподручнее вывезти деньгу будет.
– Думал я об этом, там, в доках и на пирсах, на еретиков можно напороться, да и на том берегу они будут, увидят лодку. Так что езжай к западной стене, ищи место, где перелезть через нее можно.
– Хорошо, экселенц, поеду.
– А пока позови мне вон того солдата, канонира, Францем его кличут.
Пока солдаты сгружали еду и вино у ворот цитадели, канонир внимательно
