Где там эта чертова первая терапия?
***
Ирина плыла в безбрежном океане.
Или это был не океан?
Нет, не вода.
Вокруг игриво плыли легкие облачка, щекотались маленькие ветерки, покачивали воздушные течения… было тепло и уютно.
А еще сверху на нее кто-то смотрел.
Такой… родной.
Это не было высокомерным взглядом, не было тяжелым или давящим, злым или неприязненным.
Теплый такой взгляд. Так смотрят на ребенка, который научился ходить, к примеру. Или еще как-то оправдал доверие взрослого.
Хороший такой взгляд.
Радостный, одобрительный, уютный…
Ирина наслаждалась происходящим.
А потом словно в преграду уперлась.
Выглядело это, как прозрачная гелевая стена. И за этой стеной…
А что там?
Этого Ирина как раз не видела. Зато отчетливо понимала другое.
Стоит ей толкнуться в эту стену…
Она может проломить ее. И тогда…
А что тогда? Она останется здесь, в этой синей вышине. И это будет…. Да замечательно это будет! Здесь нет проблем, нет бед, нет печалей и горестей, здесь ее любят и о ней заботятся, здесь ее будут ценить и беречь. А что еще надо?
Ничего?
Больше ничего и не будет, только иди вперед.
Или…
Ирина осталась на месте.
Есть ведь и что-то еще, правда же? Покой и безмятежность — это прекрасно, но только после сражения. А если всю жизнь?
Тогда это путь в пустоту. Не развиваться, не двигаться, не…
Просто почивать на лаврах. Но если ты не идешь вперед, ты идешь назад. Такие странные мысли. Такие неуместные — здесь и сейчас. Они словно гадкие муравьи, ползут в уши, нарушают покой, заставляют переживать…
И отмахнуться от них нельзя.
Радость преодоления, достижения, познания…
Счастье движения вперед.
Восторг победы.
Это было у нее раньше. Здесь ничего такого не будет. Тишина, уют, спокойствие…
Хорошо, но мало.
А еще…
Любовь?
Да, любовь.
Ирина помнила себя, осознавала, что происходит, а сейчас и сильно колебалась. Еще год назад она не раздумывая, ушла бы за облака. А что?
Кому она здесь нужна?
Что ее держит на земле?
Родные? У нее таких и нет.
Семья? Смешно. Друзья? У них свои дела и заботы, им не до нее…
Нет, это не то.
А сейчас? Что такого есть у нее сейчас?
Зеленые кошачьи глаза.
Серые человеческие глаза.
Ее фамилиар и ее… возможный любимый?
Нет, уже не возможный. Иначе она не вспомнила бы про Кирилла здесь и сейчас. Здесь могут существовать только настоящий чувства.
Сим — ее связь с миром. Куда бы ее не занесло, кот останется ниточкой, по которой она пройдет обратно.
Кирилл. Ее якорь. Может быть, у них ничего и не получится. Но разве не стоит хотя бы попытаться? Или сразу отказываться?
Это неправильно.
Ирина посмотрела на стену.
За ней простирался чудесный мир. Уютный и теплый, спокойный и радостный, но она покачала головой. Нет.
Здесь и сейчас она выбирает нечто другое. Может быть, потом она будет жалеть, но…
Не будет.
Ирина поняла это так четко, словно кто-то ей шепнул на ухо эти слова. И погладил по голове теплой ладонью. Как в детстве, когда все беды кажутся такими незначительными рядом с бабушкой и дедушкой. Рядом с родными…
Не будет она ни о чем жалеть. Потому что там — на другом конце вселенной, ее ждут. Словно окно открылось, и Ирина увидела.
Оказывается, она неплохо выглядит. В меру бледная, в меру растрепанная… только вот капельница — совершенно лишний элемент. Накапают ей в вены всякую пакость, а потом печенка забастует. Или почки озвереют…
Медики — они такие, только замешкаешься, жди неприятностей. Залечат и глазом не моргнут.
Рядом с кроватью сидел Кирилл.
Сидел, держал руку Ирины в своих ладонях, шептал что-то…
— Не уходи. Не надо, не оставляй меня. Я знаю, там тебе лучше, но здесь ведь тоже неплохо…. Не уходи.
Любовь?
Он не говорил о любви. Но…
Если мужчина, проведя ночь на спецоперации, приходит к женщине вместо того, чтобы поесть и отоспаться…
Он не будет говорить о любви. Но это — любовь.
Ирина вздохнула.
Сожалеюще провела рукой по стене.
Сможет ли она сюда вернуться?
Да, сможет. Когда ее круг подойдет к концу, она сможет прийти сюда. Даже не одна. Сможет…
Почему?
Потому что на нее упал взгляд Стрибога.
Это не значит, что Ирина стала одной из его жриц, это не сделало ее посвященной или причащенной. Скорее, это стало якорем. Как те, кто выбирал своим покровителем определенного бога. Если она решит молиться, кого бы она ни звала, услышит ее только этот бог.
Христианство?
Христианкой ей уже не быть никогда. Даже если она окопается на церковных задворках и корни пустит. Увы.
Да и не надо ей это.
А Кирилл христианин.
Впрочем, это дело будущего. Может быть, он останется христианином. Может, придет к чему-то другому… разве не глупо думать, что человек может постигнуть замысел Бога? Уж точно не на этой ступени своего развития. А дальше?
Будет видно!
Ирина в последний раз позволила себе расслабиться — и впитала эту потрясающую безмятежность. А потом вытянулась — и скользнула по ярко-зеленой ниточке вниз. Туда, где ее ждали.
До встречи, чудесный мир. До очень нескорой встречи…
***
Открывать глаза было больно.
Дышать было больно.
Думать… да, думать тоже было больно.
Ирина подозревала, что это еще на анальгетиках. Так было бы еще веселее. Она медленно приподняла ресницы.
— Кир?
Получился не шепот, скорее выдох, но оборотню хватило. На лице мужчины расплылась улыбка.
— Живая. Живая!!!
И столько радости было в его глазах, столько счастья…
Не стоит обманывать себя. Это и правда любовь. Настоящая, искренняя, из глубины души…
— Живая…
— Я сейчас позову врача. Пусть тебя осмотрят.
Ирина опустила ресницы.
Пусть. Интересно, что с ней произошло?
***
Осмотр занял десять минут.
Диагноз?
А нет диагноза, судя по лицу врача. Умные латинские слова он наговорил, но толку в них… с тем же успехом он мог бы декламировать стишок или поговорку.
Все равно.
Так что ей назначили еще кучу уколов, поставили рядом две капельницы — и ушли.
Ирина с отвращением покосилась на штатив.
— Бяка.
— Согласен, но изволь лечиться.
Кирилл тоже ждал, пока медики уйдут.
— Ты сбежал, а я оказываюсь крайней, — огрызнулась Ирина. — Что со мной случилось?
— Ты отдала силу детям — и… словно выгорела.
— Выгорела?
Не то, чтобы Ирине не представляла себе жизни без магии. Но с ней определенно было интереснее.
— Словно. Я посмотрел потом — с тобой все в порядке. Ты пропустила через себя очень много магии, могла сгореть, но не сгорела.
— А что тогда?
— Расширилась.
— Потолстела?!
Ирина покосилась вниз с таким ужасом, что Кирилл невольно зафыркал.
— Да нет! Станешь сильнее, когда привыкнешь.
— А… это хорошо.
— А еще в твоей ауре теперь есть что-то новое.
— Новое?
— Ты была шоколадная, с золотистыми всполохами и розовыми тонами. Такая… приятная. А стала — словно шоколад пополам с молоком. Такой туманно-белый оттенок…
— Белый?
— Подозреваю, это взгляд Стрибога. Такие вещи даром не проходят.
— Христианин верит в чужих богов?
— Мир велик и многообразен. Отрицать что-либо — глупо, а упорствовать в своих заблуждениях нелепо, — фыркнул оборотень. — Знаешь, есть такая шоколадная паста, которая двух цветов… вот, у тебя так же.
— А что потом?
— Может, потом заместится на один цвет. Может, останется. Как сейчас. Не знаю.
Ирина медленно прикрыла веки. Моргать тоже было больно.
— Что — на поляне?
— Все в порядке. Детей ты, кстати, вылечила.
— Всех?
— Кажется, всех. Я не приглядывался, но орали — все и хором. Это было нечто ужасное.
Ирина фыркнула не хуже оборотня.
