— Угощайтесь, гражданин начальник, ленинградский “Беломорчик”, на проходящем поезде покупал.
— Я бросил, — отказался Вязьмикин и, достав портрет сделанный Скубневской, спросил. — Ты, случайно, этого гражданина не встречал?
Нудненко взял рисунок и подошел ближе к светящемуся окну.
— Так это ж мой землячок! — попыхивая папироской, проговорил он. — Хорошо нарисовано, как живой.
Роман опешил от такой удачи. Нудненко, увидев его изменившееся лицо, понизил голос:
— Сотворил что-то? А говорил — егерь. И с виду приличный такой.
Вязьмикин вышел из оцепенения:
— Да говори ты толком, Нудненко! Откуда его знаешь?!
Носильщик расправил фартук.
— Значица так. Последний срок мотал я на севере Байкала, лес валил. Заработки, надо сказать, приличные были. Оттуда и освободился. Прошлым летом, только-только я работать начал, вам спасибо, разговорился б этим, — Нудненко ткнул потухшей папиросой в рисунок, — он тамошний оказался, сказал, егерем в Нижней Заимке заправляет.
— Да, толком-то скажи, как ты с ним познакомился?! — перебил Роман.
Носильщик уставился на Романа, как на человека, который ровным счетом ничего не понимает в такой простой ситуации.
— Дак вещи же я ему подвозил!.. Стою, значица, курю, на улице. Смотрю, такси подруливает и он вылазит. А вещей целая куча! И баулы-то все здоровенные, а еще фанерки какие-то большущие в тряпочках. Я вежливенько так подкатываю, дескать, грузитесь, гражданин, зараз довезем. Да неудачно у нас с ним получилось. Путя я перепутал. Стоим мы курим, балакаем, а тут объявляют, что поезд его с другого путя отправляется через две минуты. Рванули мы, насилу успели. Только вещички в тамбур скидали поезд и поехал. И опять же неудачно я ему подсобил. Сел на тележку отдышаться, а темень была, вот как сейчас. Гляжу, сумка рядом валяется, тряпичная. Вот, думаю, незадача, решит еще землячок, что я ее спер. А поезд-то не догонишь… Клянусь, впопыхах забыл! — носильщик приложил руку к бляхе.
— Верю, Нудненко, верю…
— Да там и путнего-то ничего не было! Штаны ношеные, рубаха да полотенце, еще какая-то записнушка. Толком-то и не смотрел. Как досталась, так и ушла. Отработал я, пошел домой, сумку девать некуда — взял с собой. Встречаю корешка — Толика Куфтина, мы с ним еще по малолетке сидели. Решили с устатку, да за встречу тяпнуть по маленькой. Привел он меня к своему дружку, в Нахаловку, куда-то на Чернышевский спуск. Выпили, поговорили и ушел я. А сумку оставил у этого Мозгатого, так Толькиного приятеля зовут. Потом хотел забрать ее, думаю, вдруг землячок искать ее будет, а квартира этого Мозгатого все закрыта и закрыта. Так и пропала сумка…
19 марта. Вязьмикин, Свиркин
Петр, ощущая под мышкой приятную тяжесть пистолета, прилип к иллюминатору. Внизу проплывали причудливые облака. Самолет заунывно гудел двигателями. Рядом с Петром, изредка перекрывая шум моторов, всхрапывал Роман. Он перевесился на кресло Свиркина, и тому ничего другого не оставалось, как, вжавшись в иллюминатор, созерцать облака…
“Уважаемые товарищи пассажиры! Наш самолет совершил посадку в столице Бурятской АССР, городе Улан-Удэ…”
Петр принялся тормошить своего друга:
— Приехали!
— Не приехали, а прилетели, — бодро пробасил Вязьмикин, словно это не его храп несколько минут назад заставлял вздрагивать соседей по салону…
В буфете было пиво и бифштексы. Такой завтрак вполне устраивал оперуполномоченных, и, взяв по две порции того и другого, они расположились за высоким столиком. Петр закинул за спину спортивную сумку, Роман аккуратно положил к ногам свой командировочный портфель из желтого кожзаменителя, и они принялись за еду.
— “Прибывших из Новосибирска пассажиров, — Роман замер с набитым ртом и толкнул своего друга, — Свиркина и Вязьмикина просим срочно зайти в дежурную комнату милиции аэровокзала”.
Петр отставил недопитый стакан и готов был немедленно ринуться на поиски дежурной комнаты, но Роман придержал его:
— Подожди, — он старательно завернул в газету остатки завтрака, степенно допил пиво, спрятал сверток в портфель и, разгладив усы, деловито сказал, — теперь пошли.
Широколицый бурят гостеприимно улыбнулся:
— Капитан Церенов. Я в Новосибирске четыре года жил, в школе милиции учился.
— Товарищ капитан, — перебил Свиркин, — что случилось?
— Вам телекс из Новосибирска, — Церенов протянул узкую полоску ленты, — час назад приняли.
Петр пробежал ее глазами и передал Роману.
“…ЗВОНИЛИ СЕВЕРОБАЙКАЛЬСКОГО РОВД КАРТИНЫ ЕРШОВА ВЫСТАВКЕ САМОДЕЯТЕЛЬНЫХ ХУДОЖНИКОВ ХАБАРОВА СОВЕРШЕНО НАПАДЕНИЕ СВЯЖИТЕСЬ СЛЕДОВАТЕЛЕМ ФЕОКТИСТОВОЙ ИЛЬИН”.
— Ничего не понятно! — развел руками Свиркин, видя, как Роман невозмутимо складывает пополам ленту и прячет ее в карман.
— На месте разберемся, — пробасил Вязьмикин и повернулся к Церенову. — Товарищ капитан, помогите нам с билетиками до Северобайкальска.
Церенов радушно улыбнулся:
— Какой разговор! Сделаем. Считайте, что билеты у вас в кармане. Рейс через двадцать минут. Я позабочусь, чтобы вас встретили…
Капитан Церенов не подвел. Когда самолет сделал широкий полукруг над Байкалом и, вздрагивая, покатился по летному полю, Петр обрадованно толкнул дремлющего Вязьмикина:
— Машина милицейская, наверное, нас ждут!
У трапа к ним подошел сержант милиции в полушубке.
— Вы из Новосибирска? — он скептически глянул на легонькие сапожки оперуполномоченных. — Что-то одеты вы…
Если в Новосибирске весна уже начинала чувствоваться, то здесь о ней ничего не напоминало. Холодный ветер с Байкала кружил по полю колючую поземку, завывал, путаясь в стволах сосен, одиноко торчащих на крутых склонах серых скал, тесно обступивших аэродром.
…Чистый высокий лоб, стянутые в тугую косу русые волосы, красивый изгиб бровей, чуть вздернутый носик, слегка припухлые, без следов помады, губы, стройная фигурка в милицейской форме с погонами старшего лейтенанта. Вязьмикин неотрывно смотрел в голубые глаза следователя Феоктистовой. Он и не надеялся встретить такую девушку.
Скорее почувствовав, чем расслышав, что она к нему обращается, Роман растерянно пробасил:
— Что вы сказали, Татьяна Алексеевна?
Она только сейчас обратила внимание, какими глазами смотрит на нее оперуполномоченный и смутилась.
— Я… Я спросила… К Хабарову сейчас пойдем, или вы отдохнуть хотите?
Хотя Свиркин, примостившийся возле батареи, и не успел отогреться, он с энтузиазмом воскликнул:
