Менгрел молодо вскочил с места, быстро заходил кругами по комнате, бросая острые взгляды на Старика. Геннадий Егорович за ним весело любопытствовал, ни слова не говоря.
– Извините, Геннадий Егорович, это у меня такая манера думать, – заявил, наконец, Менгрел, остановившись напротив Старика и очень внимательно на него глядя. – А то тут такая, понимаете, противоречивая складывается картина, что поневоле задумаешься.
– Да вы садитесь, что ходить, – сказал Старик. – Вы ведь уже подумали.
Менгрел сел.
– Так вот, Геннадий Егорович, дорогой, смотрите, что получается. На сегодня у меня два основных подозреваемых – вы и Света Козлова, киллер «Жанессо». Вы, конечно, понимаете, что я не слишком-то верю в ваше участие, но до конца не убежден, всякое может быть.
– Естественно.
– Смотрите дальше. В ваших кровных интересах помочь мне найти и уличить убийцу – только так можно снять с вас все подозрения. И вы вроде как бы даже и помогаете – правда, только найти его, но не уличить. Этого, по-вашему, делать не нужно.
Геннадий Егорович выразительно поднял вверх указательный палец.
– Не только не нужно, но и вряд ли возможно, – сказал он.
– Вот-вот. Это нелогично. И это заставляет меня вновь вернуться к кандидатуре первого подозреваемого, то есть к вам.
Геннадий Егорович возвел глаза к потолку и вздохнул.
– Хорошо. Давайте вернемся ко мне. И как же вы собираетесь доказывать мою причастность к убийству? Ведь, насколько я могу понимать, у вас нет ни одной зацепки. Я уж не говорю о том, что ее и быть-то не может, поскольку я действительно непричастен.
– Да, это будет сложно. Правда, маленькая зацепочка все-таки есть. Мотив.
– Моти-ив? То, что я Консультант? Помилуйте, вы же знаете!
– Знаю. Но я не про это. Я про месть.
– Ах, месть…
– Ну да, месть за убийство.
Геннадий Егорович чуть вытянулся вперед, стал выглядеть старше, застыли мускулы лица.
– И кого же я, по вашему мнению, как это у них называется? Удалил, да. И кого же я тогда удалил?
– Есть кандидат. Алексей Алексеевич Онежский. В прошлом году стал членом боевой группы «Жанессо», получил приказ вас уничтожить и сам пропал.
Геннадий Егорович при этих словах не изменился в лице, но по той лишь причине, что оно враз потеряло всякие возможности к изменению. И наступило молчание, которое принято называть мертвым. Глядя пристально друг на друга, молчали и старик, и Менгрел. Наконец Генадий Егорович немного ожил.
– Они потом приходили ко мне. Я предоставил им свидетельство того, что Алеша жив, и они ушли, – сказал он.
– Но, может быть, не поверили?
– Но, может быть, не поверили. С них станется.
Опять молчание, теперь оно было короткое, но пронзительное. Его прервал Менгрел:
– Так они правильно не поверили?
Теперь уже без паузы:
– Нет.
Менгрел симпатизировал старику, и в этот момент ему показалось, что вся Вселенная вокруг него облегченно вздохнула. Не отводя от него взгляда, Менгрел повел шеей, будто ему жал несуществующий воротник.
– Нет, – повторил Геннадий Егорович. – Алеша действительно… жив. Внезапно выяснилось, что я неспособен убивать родственников. А может быть, и вообще неспособен убивать.
– Своими руками, – уточнил Менгрел.
– Да, конечно, своими руками. Конечно, да.
– И что же тогда случилось?
О боже, и что же тогда случилось? Двух любящих людей натравили друг на друга, расчетливо и жестко. И любящие люди на это пошли. Алеша… А что Алеша? Глупый мальчишка, максималист, его в этом возрасте можно подбить на что угодно. Но ведь и старик, сам по натуре человек сугубо расчетливый, тоже с ситуацией согласился, только эмоции на этот раз перехлестывали, и, чтобы дать им выход, он решился на откровенную глупость – инсценировку сюжета Эдгара По с бочонком амонтильядо. Он и сам понимал, что глупость, сам понимал, что ни к чему это не приведет, хотя бы потому, что для такой казни нужна ненависть, а ненависти к Алеше он не испытывал никакой. Надо было просто, стандартно, например передозировкой.
И подвал у него был, правда, не катакомбы, а просто небольшой уютный коридорчик, обшитый светлым деревом, с тремя кладовками. И амонтильядо он купил, пришлось через Москву заказывать, тоже, конечно, не бочонок, но двадцать бутылок, стеклянных, под старину, он еще им напыление сделал, чтоб уж совсем для древности. А когда внук пришел его убивать, он внука быстро уговорил, знал же, что у того с убийством ничего не получится, и утащил в подвал выпить амонтильядо в знак примирения – ужасно он тогда себя чувствовал.
Сначала все шло как и было задумано – он привел его в кладовку, подвел к полкам с бутылками, на столик поставил бокалы желтого хрусталя, дал внуку штопор и пока тот возился с пробкой, быстро вышел и запер дверь.
– Деда, ты что? Открой, де! – через минуту сказал Алеша.
– Пей амонтильядо, внучок, а я скоро приду.
И убежал, чтобы ничего больше не слышать.
Продержался он часа полтора, не меньше, замер в своем эркере со сжатыми челюстями, потом сломя голову кинулся вниз, распахнул дверь – Алешенька сидел на полу и держал в руке пустую бутылку из-под вина.
– Он сидел прямо на полу и без всякого смысла смотрел прямо перед собой, – сказал старик. – Он даже не заметил, что я пришел. Всего полтора часа, всего полтора часа! Я не знал, что делать, что сказать, и спросил первое, что пришло в голову. Я спросил его, как ему понравилось амонтильядо. Это был у него какой-то шок, нервный срыв, мне потом объясняли по-медицински, я не запомнил. А на столике перед шкафом с бутылками стояли два бокала, один пустой, другой полный. Он налил мне вина, пока меня ждал, представляете! Я спросил его, как ему понравилось амонтильядо, а он даже не заметил вопроса. Он просто продолжал сидеть на полу и смотреть прямо перед собой. И молчал. Он так и не сказал ни одного слова – ни в тот день, ни в следующие…
– Он здесь?
– Нет, что вы! Я бы не выдержал. Я все сказал своим, сказал, что ухожу из Консультантов, потому что не прошел проверки… кровью. Я все сказал своим, сказал, что ухожу, но они велели остаться, потому что… все это так называ… все это испытание было блефом… я попросил их устроить куда-нибудь мальчика, чтобы его жанессовцы не достали, и по возможности вылечить. Да я и не мог оставить его у себя. Они бы обязательно достали его у меня, вы даже не представляете, какие они звери!
– А вы не звери.
– Мы?! Мы только защи…
– Защищались, слышал. И по долгу службы часто встречался с этой защитой. Так его вылечили ваши не звери?
– Лечат, – с виноватым видом ответил Геннадий Егорович. – Но это какой-то очень серьезный шок, так сразу не поддается. Алеша – очень впечатлительный мальчик, не то что я. Правда, прогресс есть. Он уже несколько слов сказал. Правда, он сказал их врачу, а думал, что говорит мне. Он думал, что отвечает мне там, в подвале. Знаете, что он сказал? Он сказал: «Дрянь оно, амонтильядо твое. Кисляк с привкусом хереса. Я вспомнил, кстати, пока здесь сидел, ты же сам читал мне этот рассказ в детстве. Было б из-за чего в тот подвал спускаться».
