Колокольчики все еще продолжали звенеть, а Леонид все так же пялился в то место, где он впервые увидел кукушника. Кинжал в изящных ножнах, висящий у него на поясе, вероятно, был просто украшением, во всяком случае, Леонид о нем даже вспомнил. Он обернулся ко мне и – не может быть – эта улыбка была отражением той, что я одарил его в коридоре. Улыбка была адресная и длилась не больше мгновения, но этого мгновения мне было достаточно, чтобы понять только одно – паралич Леонида вызван отнюдь не стрессом.
Вот когда я пожалел, что Трыща сегодня с нами нет… Уж этот-то догнал бы кого угодно даже в самом узком лазу.
Плащ – долой, меч тоже придется оставить, обойдусь ножом. Данила уже бежал ком не с ффакелом – у парня с мозгами все хорошо… Э-хх – была – не была – хочется верить, что дальше ход расширяется, иначе выбираться придется ногами вперед… В одной руке уже зажженный факел, в другой руке – нож… – Нну, вот, я и отделался от грома колокольчиков.
Ход и вправду расширялся: вероятно, изначально он строился в качестве водосброса – дабы избежать выхода каналов из границ.
Погоня у меня получилась лишь до первой развилки. Дальше я просто методично упирался в один тупик за другим. Пока не наткнулся на Еву. Времени у кукушников было достаточно. Достаточно для того, чтобы быть уверенными – через месяц Ева, а точнее, то, во что она превратится, придет к ним сама.
У выхода меня уже поджидал Данила, так что вынесли мы Еву на поверхность сравнительно легко. Не придумав ничего лучшего, мы отнесли Еву в сани. Совсем не так я представлял себе, как понесу эту женщину на руках. Ева спала, и если бы я не знал, что случилось, то просто постарался бы её разбудить. Жертвы кукушников не просыпаются. Никогда.
Если посмотреть с высоты на Мойку, сани Леонида будет казаться белой точкой на серной глади льда. Дальше ехать некуда. Я не был художником – иначе всю оставшуюся жизнь рисовал бы её портреты. Я не был поэтом – её смерть была бы кульминацией поэмы. Я даже не был полководцем, чтобы сжечь во славу её имени город и построить новый. У меня был только один шанс – любить. Даже вчера у меня была надежда – ждать. Ждать я могу и сейчас – у меня есть месяц на ожидание чуда. Вот только надежды не осталось.
Глава пятнадцатая
Маленькие голубые кристаллы
Кроме того, что деньги не пахнут, они еще и очень приятны на ощупь.
Из дневника брокера
Это случится сегодня или завтра. Прошел месяц после атаки кукушников. Еву перевезли на дамбу. Здесь – то ли тюрьма, то ли больница. Десятки женщин всех возрастов, будто окуклившиеся гусеницы, ждут каждая своего часа, чтобы расправить крылья. Отсюда довольно близко до форта – их гнезда, а тяга здесь куда сильнее, так что все, что им нужно, это выбраться на лед.
Я тоже живу здесь. К моему удивлению, я единственный, кроме охраны, кого интересуют жертвы. Родственники появляются лишь накануне рождения нового кукушника.
Впрочем, не мне судить этих людей. Быть может, не приезжать сюда требовало куда больше мужества, чем жить здесь, отсчитывая часы до того момента, как ждать больше будет нечего.
Меня сюда привез Павел Андреевич, пообещав, что пока я буду здесь, с Алисой ничего не случится. Думаю, я еще долго буду вспоминать застывшую фигуру его сына, лишь наблюдающую как кукольник беспрепятственно тащит Еву к лазу в гранитной стене. Странно, что я его до сих пор не убил, быть может, я это сделаю позже, если найду способ попасть в местную тюрьму. Леонид отбывает срок за похищение. Я надеялся на Данилу и Трыща, особенно на Трыща, этот застывать просто не умеет: что бы со мной ни случилось, с ними Алиса будет в безопасности.
Дамба многие годы была центром изучения «детей тяги». Все записи были предоставлены в моё полное распоряжение… Первую неделю я даже надеялся что-то найти. Потом перебирал бумаги просто из упрямства. Всё, что смогли понять мои предшественники, это, что спасения нет и связи между жертвой и порожденным ею созданием нет тоже.
Ева оставалась все такой же прекрасной. Кто бы знал, что в сказке о спящей красавице самым жутким будет финал.
Ритуал. Наверное, это какой-то странный ритуал, который понимает каждый житель этого города. Но его не дано понять мне. Сегодня или завтра Ева превратится в бесполое существо с параноидальной страстью к размножению… Или к заражению, как хотите так и называйте – и мы уедем. Вернемся в свой город, где есть другие ритуалы.
Почти каждый день на дамбу привозили очередную жертву, почти каждый день очередной кукольник выходил на лед и его сносило к форту.
И каждый день приезжали родственники за останками. Главными врагами кукольников должны были быть гробовщики – на похоронах нескольких кусочков кожи много не заработаешь… Вот и очередной родственничек. Дежурный вначале долго сквозь решетку рассматривал пришедшего, после чего вызвал подкрепление, и только когда общее количество охранников, набившихся в небольшой тамбур, дошло до десяти, узенькая дверь открылась. Видно, я не единственный, кто не в восторге от кукольников. Иначе – трудно сказать, что именно здесь охраняют. Тела? Быть может, кто-то предпочитает, чтобы кукольник вылупился прямо у него в квартире? Скорее, очевидный метод покончить с проблемой раз и навсегда очевиден не только мне. Смерть жертв означала бы и постепенное вымирание детей тяги. Однако местная знать, вершащая судьбы города в Смольном дворце, посчитала правильным объявить жизнь кукольников и их жертв неприкосновенной.
Начальник этой больницы особого режима Иван Владимирович регулярно потчевал меня рассказами о том, что кукольники – такие же люди и убивать их бесчеловечно… Хорошо, что клопы – не люди. Было бы весьма затруднительно с ними бороться, не нанося им физических увечий: кроме уговоров на ум больше ничего и не приходит… Вообще, отношение ко мне Ивана Владимировича не укладывалось у меня в голове. Со стороны могло показаться, что мы старые друзья. Может, он просто считает: раз меня привез сюда главный хранитель, значит, я большая шишка, которую непременно надо вылизать со всех сторон?
Тем временем прибывшего родственника провели в комнату за тамбуром, где он был подвергнут тщательному обыску, включавшего в себя обязательное раздевание. Внутри дамбы можно находится только в специальном костюме, который выдает охрана. Наверное, боятся, что в один прекрасный день кукушники начнут заражать не только женщин.
Все служебные помещения дамбы расположены на втором этаже. Камеры, в которых хранятся жертвы и то, что от них останется – на первом. Пол второго этажа (он же потолок первого) – стеклянный, так что охрана может в любое время удостовериться, что все лежат в том же положении, в котором их положили. Я поселился на втором этаже, как раз над Евой. Я выучил её наизусть… Мне нужно её запомнить как можно лучше. Я так решил.
Для того, чтобы наблюдать за посетителем, мне пришлось выйти из предоставленной мне комнаты. Сегодня намечалось отступление от заведенного, как казалось. раз и навсегда порядка. Отец девушки, которая пару дней назад покинула дамбу, чтобы присоединиться к своим новым соплеменникам, явно не желал ни переодеваться, ни подвергаться обыску. Яростно жестикулируя, он чего-то требовал, причем, кажется, его требование хоть и смутило на некоторое время охрану, но не вызвало в ответ ни гнева, ни недовольство. Двое охранников направилось в камеру жертвы, чтобы вернуться с чашей, в которую были уложены останки. Вообще – останки слишком сильное слово. Если хорошенько обгореть на солнце, можно заполучить еще и не такую коллекцию лохмотьев собственной кожи.
Происходящее подо мной становилось все интереснее и интереснее: в комнату внесли горелку, какие-то колбы, мензурки и весы. Кажется, охрана дамбы по совместительству занимались алхимией. Колбы были опорожнены в чашу с кожей, после чего этот коктейль был помещен на треногу горелки. Действия охранников были скупыми и точными – процедура явно проводилась не впервые. В руках у начальника стражи появилась деревянная лопаточка, которой он начал осторожно помешивать смесь – все присутствующие с восторгом следили за процедурой. Собственно, ничего, что могло бы потребовать такого внимания, не происходило. Кашица на дне чаши испустила рой пузырьков и постепенно начала светлеть. Когда она стала молочно-белой, чаша была снята с горелки, а ее содержимое пропущено через несколько слоев марли. Примерно так поступала моя мама, когда готовила творог. К моему удивлению, кожа полностью растворилась, а после процеживания на марле остались блестящие голубые кристаллики…
Кристаллики были аккуратно сложены на чашу весов, набор миниатюрных гирек обозначил вес, после чего между охранной и посетителем разгорелся спор. Спор закончился передачей посетителю некоей бумаги, которая, уже будучи снабженной печатью, теперь обзавелась подписью начальника охраны и длинной строкой, которая, насколько я мог понять ситуацию, должна была обозначить количество кристаллов и их вес. Несмотря на только что закончившийся яростный спор, обе стороны остались довольны. Спрятав глубоко за пазуху лист бумаги, посетитель был выпровожен в тамбур, а затем и за двери.
