ним. Он выглядел как обычно, только немного уставшим.
– Привет, – как ни в чем не бывало сказал он.
– Привет, – ответила она машинально и обернулась к Майклу, но того и след простыл.
– Он сказал тебе? – спросил Лео.
– И показал, – все еще на автомате отвечала она.
«А вдруг он стоит рядом и слушает? 100%!»
– Не мои ноги в кустах, надеюсь?
Она не могла не улыбнуться этой неуклюжей шутке.
– Я так рад, что ты не испугалась.
Вот эти слова. И что в них так подкупило ее? Искренняя теплота, с которой они были сказаны? Мэри показалось, что Лео сделал движение, чтобы взять ее за руку, но тут произошли сразу несколько вещей. Взревел мотор пожарной машины, и она тронулась с места. Рядом с Мэри материализовался Майкл, а из кареты скорой помощи вышел санитар:
– Даррстоун, ты чего застрял? Все уже нормально! Едем!
Лео бросил на Мэри последний долгий взгляд и повернувшись побежал к машине. «Скорая» сразу же уехала прочь по улице, открывая чернеющие силуэты коттеджей – и непонятно, в каком из них был пожар, если не приглядываться.
– Я провожу тебя, – сказал Майкл, и Мэри была ему благодарна за то, что он не стал продолжать разговор, начатый Лео. Про то, что она не испугалась. На самом деле внутри у нее все дрожало. Так может, эти слова были про ободрение? Или про доверие?
…Вечером, после занятий Мэри попробовала пару раз сходить в невидимость. Тренировалась у себя в комнате. Один раз налетела на стену, другой раз опрокинула лампу, но в целом все получилось.
«Забавно. Осталось решить, для чего это мне. И поскорее бы уже Майкл научил меня делать невидимыми предметы!»
Вдруг зазвонил телефон.
– Мэри? Это Майкл. Ты можешь прийти к нам домой прямо сейчас? Очень нужна твоя помощь.
* * *
«"Эх, жаль, я не умею общаться с детьми! Но попробую"».
«Почему ты хочешь умереть?»
«Меня мама ругает, что я овощи не ем».
«Она просто хочет, чтобы ты рос здоровым».
«Ненавижу кабачок!»
«Тогда… кушай тыкву?»
«…»
«…Слушай… разве тебе не хочется жить? Играть в футбол с ребятами?»
«Там, куда я иду, я смогу не только играть в футбол, но и кататься на летающих поездах! Еще и смогу воспитывать своего собственного единорога! Так бабушка сказала».
«"Окей. Это все не работает. Что же еще ему сказать???"»
«Тебе одиноко?.. Тебе грустно?..»
«Меня не понимают, ну».
«Тебя никто не понимает».
«Нет же! Вот Айзек, из параллельного класса. Он… он понимает, что убивать бабочек – не грех и не глупость. А наука».
«Айзек тебя понимает».
«Да. Он такой классный, что… Ох, я скучаю по нему».
«Ты будешь скучать и дальше».
«Да, буду скучать… Ммм… не хочу… Может быть… не поздно вернуться?»
«Ты думаешь?»
«Не знаю… А получится?»
«А давай попробуем!»
* * *
– Я бы тебя захватил, я за рулем, но я еду с другой стороны города, возможно, ты сама доберешься быстрее.
– Без проблем, – ответила Мэри и повесила трубку, нащупывая фонарик в кармане плаща.
По дороге к Уиткомб Хилл Мэри несколько раз перешла в невидимость и обратно, не сбавляя шага, – благо свидетелей в такой поздний час на улицах не было. Она удивилась и обрадовалась тому, как легко это стало ей удаваться.
В приподнятом настроении, но все еще слегка недоумевая, зачем она могла понадобиться в это время суток, Мэри подошла к дому невидимов. В рамке света входной двери стоял дворецкий, нервно перекатываясь с носков на пятки и обратно.
– Хьюгерт, привет!
– Ради Бога, поторопитесь, Мэри! – он перестал перекатываться и отступил, пропуская ее.
В его голосе звучала такая тревога, что девушка, не раздеваясь, бросилась вверх по лестнице, куда он ей указал.
– В угловой комнате, Леонарда, – пропыхтел он, поднимаясь за ней вслед.
Дверь была приоткрыта, и Мэри вошла без стука. В этой комнате она побывала всего пару раз, но сразу заметила, как много всего изменилось.
Тумбы и шкафчики, стоявшие по сторонам кровати, были вынесены, вместо них мигали огоньками и шипели проводами огромные неведомые приборы медицинского назначения. Опутанный этими проводами, с трубочками в носу, на постели лежал Лео, не подавая никаких признаков жизни.
На стуле возле него сидел отец, держа сына за руку. Непривычно взлохмаченный, по-видимому только что прибывший Майкл стоял по другую сторону кровати, у окна, а Джон сидел в кресле в углу. Лица у всех были хмурые.
Мэри тихо подошла поближе. Чарльз поднялся ей навстречу, бережно положив руку Лео на одеяло.
– Он в коме, – тихо сказал он.
– Но, я думала…
– Что он умеет выходить из нее. Да. Но, понимаете ли… Душа – это сгусток биоэнергии. Выход души из тела, ее путешествия – тратит эту энергию. И, бывает… – он с усилием сглотнул, – бывает трудно вернуться.
– Эта девушка, спасенная из пожара, как мы вчера видели… – подал голос Майкл. – А сегодня в больнице был один старик, которого Леонарду не удалось спасти… но силы он потратил. Потом сразу – мальчик, упавший с крыши. Мальчика вытолкнул, а сам провалился глубже. На более глубокий уровень бестелесности, так можно сказать.
У Мэри как будто камень лег на сердце. Она неслышно подошла ближе к изголовью. Глаза у Лео были закрыты, голова лежала немного набок, на сторону свисал непослушный чуб. Над верхней губой под трубочками пробивалась черная щетина. Он будто бы безмятежно спал. Рядом размеренно пикал прибор.
– Что же делать? – спросила она.
– За этим мы и позвали вас, – мгновенно откликнулся Чарльз. —Шон и Лиззи слишком далеко, в Камбрии, а дядюшку Томаса Майкл не застал дома, поэтому…
– Пойдемте в гостиную, – предложил Джон, поднимаясь; кресло согласно скрипнуло.
– Я побуду тут, – сказал Хьюгерт, в то время как остальные один за другим выходили в коридор.
– Спасибо, дружище, – откликнулся Майкл.
В гостиной Чарльз тяжело опустился в одно из кожаных кресел возле плотно зашторенных французских окон.
– Тот эпизод вашего детства, когда вы потеряли сознание в темной комнате, – сказал Чарльз, опять безо всяких предисловий, – дает нам основания полагать, что вы способны уходить в бестелесность.
Он, Джон и Майкл смотрели на Мэри. Она стояла у камина. Ее взгляд упал на фотографию рыжеволосой женщины.
– Так она умерла, – сказал Чарльз, – мать моих сыновей. Ушла в бестелесность, слишком много энергии передала для спасения другой жизни. И не вернулась.
Горечь, звучавшая в его голосе, будто бы осела у Мэри на языке. Она молчала.
«Ничему не удивляться… бестелесность – равно
