ротмистр:
– Нет смысла, у вас тридцать человек, у меня тридцать, у них вдвое больше, а может, и не вдвое, у вас, я так понимаю, есть пушки, но и у них есть пушки, – он замолчал, глянул на Роху и сказал: – Иди-ка погуляй, сержант.
Роха не двинулся с места, уставился на Волкова, ожидая его команды. Тот едва заметно кивнул, и Скарафаджо заковылял вниз по лестнице.
Ветер разогнал на небе облака. Появилась луна. Стало еще прохладнее.
– Знаете, что я сторожу? – спросил ротмистр, глядя вслед Рохе.
– Деньги? – догадался Волков.
– Деньги, – Брюнхвальд кивнул, – у них тут казначейство. И денег тут горы. Ну, не горы, но много.
– Горы? Много? – Кавалер хотел знать, сколько тут денег.
– Много, но не серебра, много меди, серебро они вывезли, как только чума началась. А вот меди тут полно, на два воза хватит, а может, и больше. И монеты принца Карла, и монеты архиепископа вашего, и городские деньги, местные, и черт знает каких тут только нет. В общем, мне нужно их вывезти, мне не удержать цитадель, если сюда придет полторы сотни еретиков с пушками.
– Я помогу вам, – предложил кавалер.
– А я отдам вам мощи, – пообещал ротмистр, – но вы напишете мне расписку, – он говорил, как бы оправдываясь перед самим собой, – все равно еретики разобьют раку на серебро, а кости святого выбросят в канаву. Пусть уж лучше ваши попы хранят их. И отсюда придется уходить.
– Начинать нужно уже сейчас, – заметил Волков.
– Да, тянуть не следует, не приведи господь эти безбожники начнут переправляться поутру.
– У вас есть подводы под эту вашу медь?
– Подвод у меня дюжина, у меня лошадей нет, мы их съели.
– У меня есть лошади, – сказал Волков.
– А как мы выйдем из города, – спросил Брюнхвальд, – люди курфюрста выпустят нас?
– Я немного подружился с офицером, – отвечал Волков, – думаю, он не станет нам мешать. Но посидеть перед его лагерем нам придется. Пока он не убедится, что среди нас нет чумных.
– Кстати, а как вам удалось не подцепить язву?
– Я вам потом расскажу, – пообещал Волков. – Сколько лошадей нужно для вывоза меди?
– Четыре коняги не помешали бы, – прикидывал Брюнхвальд.
– У вас будут лошади, а я хотел бы взглянуть на раку с мощами.
– Храм – вон он, – ротмистр указал рукой и добавил устало: – Забирайте, не еретикам же мощи оставлять.
Храм был заперт. Велев своим людям ломать двери, кавалер вернулся на винный двор за лошадьми. Пруфф и его люди не спали, все ждали возвращения командира, и когда он пришел и сказал, что мощи отдают без боя и нужно собираться, и что они покидают город, кто-то из людей капитана крикнул:
– Слава кавалеру!
– Слава, слава! – не дружно, но радостно подхватили остальные.
А Волков оглядывал их и думал, что люди, сейчас славящие его, совсем недавно собирались его убить. А еще он думал, что это первый раз, когда его славят, и славят заслуженно, в другой раз кавалер этому бы порадовался, но сейчас он очень устал.
Когда утро едва забрезжило на востоке, первый караван подвод двинулся к южным воротам города. В первую очередь вывозили медные деньги, пушки и, конечно, великолепную раку с мощами. Да, этот ящик из шести пудов старого серебра и стекла был великолепен. Солдаты да и офицеры приходили поглазеть на него, и все соглашались с тем, что делали раку великие мастера. На одной из сторон раки была изображена рельефная сцена казни святого великомученика Леопольда. Со всеми подробностями и мелочами. Другие стенки раки были тоже великолепны, их украшали изображения событий из Святой Книги.
Кавалер ехал рядом с подводой, то и дело глядел на серебряное чудо и понимал, что не только священные мощи так вожделел жирный Густав Адольф фон Филленбург, епископ Вильбурга и Фринланда. И не будь так прекрасна рака, то, может, и не желал бы получить ее епископ любой ценой.
Когда они подъезжали к воротам, уже рассвело. А кавалер был неспокоен, он знал, что не угомонится, пока рака не окажется в Вильбурге. И он был прав. Успокаиваться было рано.
Длинный солдатский стол из неструганых досок в дюжину локтей разделял их и Георга фон Пиллена, Третьего Форшнейдера Его Высочества Карла Оттона Четвертого, герцога и курфюрста Ребенрее. Ротмистр Брюнхвальд и кавалер Фолькоф сидели на одном конце стола, Георг Фон Пиллен, офицер курфюрста, на другом. Между ними на столе стояла жаровня с углями, как барьер между здоровьем и чумой. Брюнхвальд шлем снял, а подшлемник снимать не стал, назло негостеприимному фон Пиллену. Фон Пиллен и Волков сидели с непокрытыми головами, только в доспехе.
Фон Пиллен и не скрывал, что не очень-то рад им, смотрел исподлобья.
– Друг мой, вы же знаете, зачем я здесь, – начал Волков. – Не по своей воле, а по долгу рыцаря Божьего. Я забрал раку и хочу покинуть город, а это ротмистр Брюнхвальд, он охранял цитадель и казначейство по договору с городским магистром. Сейчас он тоже хочет покинуть город.
– Друг мой, – отвечал молодой офицер, чуть подумав, – и я здесь не по своей воле, а по воле государя моего, коему обещал, что язва не выйдет за стены этого города. Я не могу пренебречь словом, что дал Его Высочеству. Как могу я выпустить вас, если не знаю, что здоровы вы. Я уже и так преступил слово свое, пустив вас сюда, а вы еще и людишек своих хотите вывести. И начать чуму в землях наших по-новому? Нет, господа, сие решительно невозможно.
Волков глянул на Брюнхвальда, тот был не готов к такому приему, он надеялся, что кавалер устроит ему выход, раз он отдал ему раку. А тут дело осложнялось. Ротмистр хмурился, и ветер трепал его бороду.
– Ну что ж, – продолжил Волков, – вы вправе не пускать нас и держать слово свое, и мы предлагаем вам вот что: мы поставим лагерь у реки, станем там и будем ждать неделю, коли за неделю в лагере нашем не найдется ни одного хворого, вы нас пропустите. А за дружбу вашу я готов подарить вам… – он сделал паузу, – пятьдесят талеров.
Волкову было не жаль денег, потому что он хотел во что бы то ни стало покинуть опасное место и потому что собирался включить названную сумму в затраты, которые нужно будет вычесть из общей огромной добычи, что они захватили в городе.
Но предложение не заинтересовало молодого придворного, хотя по виду богатым он не был. Фон Пиллен чуть поморщился и спросил:
– А сколько же
