Чейз вышла из рубки. Я слышал, как она ходит за стенкой, включает утилизатор, закрывает дверь, включает душ. Я радовался, что она там. Если бы ее не было, вряд ли я пошел бы дальше.
Я откинул спинку кресла, поправил подушки и закрыл глаза, продолжая думать об этом ископаемом, периодически приподнимаясь, чтобы посмотреть на ночное небо и убедиться, что оттуда к нам ничто не подкрадывается.
Через час я отказался от попыток уснуть и включил комический монолог из записей библиотеки. Юмор мне не очень понравился, однако номер был легким, энергичным, с меткими фразами и прерывался смехом аудитории. Вот чего не отнимешь у комедии, даже когда она слабая, – она вселяет ощущение безопасности.
В конце концов рубка куда-то уплыла от меня. Я смутно ощущал абсолютную тишину в жилом отсеке, значит, Чейз уснула, и я в некотором смысле остался один. Время от времени на приборной панели вспыхивали огоньки. Когда я очнулся, все еще было темно, а Чейз опять сидела в кресле пилота. Пока я спал, она накрыла меня пледом.
– Как у нас дела? – спросил я.
– Порядок.
– О чем ты думаешь?
В ее глазах отражались огоньки приборов. Я слышал ее дыхание, оно было одним целым с гудением и свистками компьютеров, случайным потрескиванием металлических стенок, протестующих против небольших поправок курса или изменения скорости, и с тысячью других звуков, которые слышны среди звезд.
– Я все думаю, – сказала Чейз, – о старой легенде, согласно которой Сим вернется в тот момент, когда Конфедерация будет нуждаться в нем особенно остро.
Она смотрела в иллюминатор.
– Где он? – спросил я.
– За горизонтом планеты. Сканеры не смогут поймать его еще несколько часов. Между прочим, через двадцать минут наступит рассвет.
– Вчера вечером ты сказала, что нам следует оставить его в покое. Ты и в самом деле так думаешь?
– Если честно, Алекс, то да. Меня тошнит от всего этого. Проклятая штука не должна быть здесь. Наверное, люди с «Тенандрома» среагировали на нее так же, как и мы. То есть, они приблизились к нему, поднялись на борт, а потом отошли, улетели домой и заставили всех хранить молчание. Почему? Почему, во имя Господа, они это сделали?
– Уйти сейчас, – сказал я, – значит, лишиться сна.
– Возможно, из ситуации нет выхода. Из того, что ты рассказал мне о Скотте, ясно одно: он стал одержимым. Не случится ли с нами то же самое после того, как завтра мы поднимемся на его борт?
Чейз сменила позу и вытянула длинные ноги (очень красивые в бледно-зеленом свете от приборов!):
– Если бы я могла стереть из памяти этот корабль, забыть все, уничтожить записи, улететь куда-нибудь и никогда не возвращаться, то, наверное, я бы на это пошла. Вон та штука, не знаю, что это такое, или как это может быть тем, чем кажется, она чужая в этом небе, в любом небе. Я не хочу иметь с ней ничего общего.
Чейз нажала несколько клавиш, и на мониторе развернулось записанное изображение корабля Сима. Она дала дополнительное увеличение. Конечно, он был темным. Но выглядел таким же настороженным и смертоносным, как и в программах, изображавших налет на Волчки или бой у Ригеля.
– Сегодня ночью я читала его книгу, – сказала Чейз.
– «Человек и Олимпиец»?
– Да. Сим сложный человек. Не могу сказать, что всегда с ним согласна, но он умеет навязать свою позицию. Например, он довольно яростно обрушивается на Сократа.
– Знаю. Сократ не принадлежит к числу его любимцев.
Ее губы дрогнули в мимолетной улыбке.
– Этот человек не уважал никого.
– Его критики тоже так считали. Сим, разумеется, заклеймил и их тоже, во второй книге, которую не закончил при жизни. «У критиков все преимущества, – сказал он однажды, – потому что они ждут, пока ты умрешь, и тогда за ними остается последнее слово».
– Жаль. – Чейз откинулась на спинку кресла и заложила руки за голову. – В школах никогда не рассказывают об этой стороне его характера. Тот Кристофер Сим, с которым знакомятся дети, выглядит безупречным, склонным к проповедничеству и неприступным. – Чейз нахмурилась. – Интересно, что бы он сделал с этим кораблем?
– Он бы поднялся на борт. А если бы не смог, подождал бы, пока не появятся дополнительные данные, и во время этого ожидания нашел бы, о чем подумать.
* * *
Корпус «Корсариуса» был местами обожжен и изъеден коррозией. Из-за периодической замены листов обшивки он казался покрытым заплатами. Навигационные и коммуникационные модули исполосованы шрамами, защитные экраны в хвостовой части покороблены, а кожух двигателей отсутствовал.
– Тем не менее, – заметила Чейз, – я не вижу крупных повреждений. Правда, есть одна странность.
Мы подходили к кораблю в капсуле «Кентавра». Здесь было довольно тесно, ведь капсула – не более, чем пузырь из пластмассы с несколькими двигателями.
– Кожух привода не сорван взрывом. Его сняли. Не уверена, но все выглядит так, будто сами двигатели отсутствуют. – Чейз указала на два объекта в форме гондол, которые я поначалу принял за двигатели Армстронга. – Нет! Это только их внешняя оболочка. Я не вижу сердечников. А они должны быть видны.
– Они должны там быть, – возразил я. – Если кто-то намеренно не искалечил корабль, после того, как он прибыл сюда.
Чейз пожала плечами.
– Кто знает? Остальное выглядит не лучше. Держу пари, там полно поврежденного вооружения и оборудования.
– Незавершенный ремонт, – констатировал я.
– Да. Ремонт, произведенный в спешке. Корабль в таком состоянии я бы в бой не повела. Но, за исключением двигателей Армстронга, он выглядит вполне пригодным к службе.
Над корпусом «Корсариуса» выступали соленоиды, застывшие и холодные.
– И они тоже, – прибавила Чейз.
Корабль был скован холодом времени.
Чейз сидела в кресле пилота, озадаченная и, возможно, напуганная. Многоканальная связь была включена, мы прослушивали частоты, на которых мог бы вести передачу «Корсариус», будто ожидая сообщений.
– Должно быть, хроники ошибались, – сказал я. – «Корсариус» явно не был уничтожен у Ригеля.
– Очевидно...
Чейз регулировала изображение на мониторах, хотя в этом не было никакой необходимости. Компьютеры «Кентавра» совмещали схему найденного корабля с древними изображениями «Корсариуса», повторяя процесс снова и снова, в бесконечных деталях.
– Значит ли это, что Сим мог уцелеть у Ригеля?
Чейз покачала головой.
– Будь я проклята, если знаю.
– А если он выжил, зачем прилетел сюда? – продолжал рассуждать я. – Черт, отсюда очень далеко до зоны сражений. Мог ли «Корсариус» вообще совершить такой перелет?
– О, да, – ответила Чейз. – Дальность полета любого из этих кораблей была ограничена только количеством запасов, которые могут уместиться на борту. Они могли это сделать. Вопрос в другом: зачем? Может они сделали это не по своей воле. Может, Сим и его корабль попали в руки ашиуров. Вдруг он выжил в битве при Ригеле, но был ранен и потом бродил по свету, не зная, кто он такой? Глупо. Даже если и есть доля правды в теории о кораблях-двойниках, что им здесь понадобилось? У кого в самые тяжелые для Сопротивления дни оказалось столько времени, чтобы забраться так далеко с боевым кораблем, который крайне необходим дома?
