Сейчас соорудить что-нибудь подобное уже не получилось бы. И половики утратили былую свежесть, хотя и несли еще следы недавней перетряски, и сама Маша стала слишком большой для того, чтобы считаться мышью.
Тяжко вздохнув (примерно сто двадцатый раз за утро), Маша села на половики. Поджала ноги, обхватила себя руками. Приняла позу, наиболее подходящую для самоутешения. «Я глупая, некрасивая… – завела она про себя тоскливую песенку. – Никому я не нужна… Никто меня не понимает, никто меня не любит…»
К слову, в подобном миноре она оказывалась нечасто. И в часы уныния сама себя не понимала, да и не любила тоже. Но ничего с собой поделать не могла. А если ничего нельзя поделать, то нужно получать удовольствие от того, что есть.
Чего скрывать, Маше вдруг понравилось себя жалеть и что все вокруг ее жалеют тоже. Хотя она всегда подозревала, что к ее приступам меланхолии окружающие не относятся с надлежащей серьезностью. Особенно брат и кошки…
Ну вот, легка на помине.
Самая молодая и ласковая кошка Аленка. Явилась бесшумной дымчатой тенью. Испытующе поставила переднюю лапу на Машино колено. Не встретив сопротивления, вспрыгнула всеми лапами Маше на колени. Полагая, что дело сделано, устроилась с максимальным комфортом и приступила к тотальному умыванию.
Ну как тут печалиться? Маше даже плакать расхотелось, хотя еще пару минут назад она была близка к беспричинным слезам.
Что же такое стряслось? Что послужило поводом? Ведь ничто не происходит из ниоткуда. Машинально почесывая Аленку за ухом, Маша перебирала в памяти события последних дней.
Вроде бы все складывалось неплохо.
Отчет по инциденту на Сешуткенишхе был принят без замечаний. Тоже мне, инцидент! Двадцать лет назад обосновавшийся на плато Спишвештар археологический отряд Джексона-Файва настолько увлекся раскопками укрепленного городища Саваркумчихх, что операторы стали давать команды робокопам с использованием арготической терминологии. Выражения вроде «прочесать раскоп», «шлифануть страту» или «улизать фактик» оказались непонятны автоматам не самого высокого интеллектуального уровня. Робокоп – всего лишь роботизированный копающий механизм, что с него взять. Неверно интерпретировав выданную команду (Маша, краснея и запинаясь, как смогла воспроизвела ее вслух; высокое собрание в штаб-квартире Тезауруса цинично ржало), робокоп П. Флетчер покинул археологическую площадку и убрел в окружавшие плато лесные дебри. Где и сгинул, как представлялось, навсегда. Потому что джунгли Сешуткенишхи – никому не подарок, в них не то что целый город укроется, вроде того же Саваркумчихха, но и целая культура, его во время оно построившая и по каким-то своим причинам впоследствии покинувшая. И когда в прошлом уже году ксенологи вступили с означенной культурой в контакт, то были бесконечно озадачены внезапными параллелями между доминирующим по всему континенту культом Пасмурного Железного Камнегрыза и базовыми принципами эксплуатации самоходной землеройной техники малой энергонасыщенности, с точностью до синтаксических конструкций. Ксенологи всеведущими быть не обязаны, но то обстоятельство, что всех младенцев третьего формирующего пола называли Флетчерами, не могло их не насторожить. Призванный на помощь Тезаурус в лице Маши и «Команды Ы» потратил на разрешение проблемы ровно столько времени, сколько понадобилось Маше, чтобы изучить в непосредственной близости капище Камнегрыза с рукотворным идолом посередине и сформулировать задачу, а Стасе Чеховой найти в Глобале и связать воедино два разрозненных по времени факта. То есть намного меньше, чем Маша убила на составление отчета. Кстати, судьба самого П. Флетчера так и осталась непроясненной. Не то он пришел в негодность и был разъят на мощи приверженцами культа, не то убрел в какие-то совершенно уже непроходимые джунгли – и дальше нести в туземные массы факел собственной святости.
Обязательный по случаю пребывания на Земле прием у генерального инспектора Тезауруса мадам Арманды Бенатар был ожидаемо официозен и малопознавателен. Роль Маши в означенном действе свелась к смирному сидению на краешке глубокого кожаного в леопардовом чехле кресла, со сложенными на коленях лапками, и выслушиванию начальственных рацей. Мадам Бенатар, как всегда, величавая и ослепительная, пожурила Машу за неоправданное стремление к простому решению сложных проблем, напомнив про инциденты на Бханмаре, Аджите и на хребте Сайлюгем. Затем похвалила примерно за то же самое. Полюбопытствовала, как продвигается латентное следствие по перевалу Дятлова. Упреждая Машину недоуменную реакцию, элегантно прикрыла глаза ладонью: «Кажется, я что-то путаю… это было поручено не вам, дитя мое…» Маша уловила намек, но виду, разумеется, не подала, сделав себе зарубку на памяти при случае поднять архивы и разобраться, что же, в конце концов, приключилось на том самом злосчастном перевале. «Ступайте, дитя мое, – молвила мадам Бенатар значительным голосом, – употребите каждую минуту своего отдыха к духовной пользе и телесной радости, покуда вновь не окажетесь призваны под знамена Тезауруса…»
День рождения Артема Леденцова прошел, как ему и полагалось, весело и сумбурно. Конечно же, Пармезан произнес длинную, стилистически выверенную и абсолютно несмешную речь. Зачитал приветственное послание от Тезауруса, которое, напротив, содержало необходимую дозу тонкого английского юмора. Каковой до Леденца, как водится, не дошел, пришлось объяснять, что само по себе было развлечением. Что было потом? Рыбная ловля голыми руками (наибольшую сноровку ожидаемо проявил Пармезан, в то время как Маша удовольствовалась двумя деморализованными лягушками и проржавелым котелком, наследием дикого туризма прошлых веков, который был торжественно, с подобающими почестями, скормлен подвернувшемуся кибер-уборщику). Уха по особому рецепту Эли Бортник (водку, входившую в рецепт в качестве вкусовой добавки, вылакал сам виновник торжества и долго плевался). Скаутские песнопения у костра, под губную гармошку и шаманский бубен (Машино исполнение бессмертной «Безноженьки» неожиданно для нее снискало горячее одобрение публики, как то: аплодисменты, «Жа-а-алко деточку!..», пылкие целования со стороны новорожденного). Ночные полеты на гравипоясах над замершим в изумлении диким полем, с заходами в пике и криками «Мир-р-р вашему дому!». Танцы под музыку сфер, которую Леденец при помощи диковинного аппарата собственного изготовления собирал напрямую со звездного неба, из движения воздушных масс и шума древесных крон. Затем Леденец и Стася Чехова повздорили из-за пустяка. Пока их мирили, Стася поцапалась уже с Элей, обиделась на весь белый свет и отправилась было спать. Но скоро вернулась и в знак установления всеобщей гармонии упросила Машу еще разок спеть «Безноженьку». А потом…
