– Осталось в замке, – тихо ответил Курт, глядя в пол.
– То есть, сгорело, – уточнил Шахт с издевкой; комиссар покосился на него, но ничего не сказал.
– Да. Все было в моей дорожной сумке, и когда все началось, я… – Курт запнулся, понимая, как это звучит. – Я просто… было не до того…
– Хорошенькое у вас в Конгрегации отношение к делу – ему было не до вещественных доказательств!
– Помолчите-ка, смотритель беззаботности, – отмахнулся от него комиссар. – Вы уверены, что все это именно сгорело, а не попало в руки подозреваемого?
Курт ответил не сразу; ничего не стоило сказать «да», но язык не повернулся…
– Нет, – наконец, ответил он чуть слышно; главный надзиратель снова усмехнулся:
– И сейчас он занят увлекательным чтением…
– Да замолчите вы, если нечего сказать по делу, – оборвал его наставник.
– И еще… – чувствуя, что бледнеет, подал голос Курт, по-прежнему глядя в пол; помолчал, собираясь с духом, и договорил: – Там было Евангелие…
Комиссар тяжко вздохнул, и Гессе опустил голову еще ниже. Судя по всему, на благополучное разрешение дела надеяться не приходилось.
– Ergo, – подытожил комиссар, – результат таков: пропали записи дела, вещественные доказательства с возможными образцами почерка подозреваемого и… книга. Так?
– Да.
Камни пола чуть съехали перед глазами в сторону, и Курт пошатнулся, с трудом восстановив равновесие. Наставник приподнялся:
– Тебе нехорошо, и…
– Я в порядке, – возразил он негромко, чувствуя, что в теле снова разгорается жар; но прерывать происходящее Курт не желал – он сомневался, что на следующий допрос явится с той же решимостью. Это надо было закончить раз и навсегда – услышать свой приговор, каким бы он ни был, он хотел как можно скорее, чтобы не мучиться безвестностью.
– Тогда продолжим, – полувопросительно произнес комиссар, и Курт кивнул.
– У меня следующий вопрос, – заговорил Шахт несколько задумчиво. – Вы говорили, помнится, что один из крестьян так вам и сказал: Каспар колдует. Может, я чего-то не понимаю, но для инквизитора, кажется, довольно странно после таких слов пойти к нему в гости, чтобы просто выпить пивка.
– Он не имел в виду реальное колдовство. – Курт смотрел туда, где должны были быть глаза сидящего перед ним; лица расплывались и виделись просто как светлые пятна. Еще немного – и я упаду, подумал он обреченно. – Это просто было сказано… Он сказал «колдует со своим пивом». Это просто выражение…
– Лет тридцать назад, помнится, за такие выражения брали за шкирку – и в подвал, – оборвал его надзиратель безопасности. – Причем обоих.
Ответить Курт не успел – заговорил комиссар:
– Вот поэтому я – уполномоченный от обер-инквизитора, а вы, извиняюсь, лови́те своих крестьян, которые у вас, я слышал, разбежались, и не лезьте туда, где ничего не смыслите, – сообщил он холодно. – У вас все?
– Вы зато, я посмотрю, хорошо смыслите в своих делах! У вас малефики баронов жгут, а вы ушами хлопаете. Кстати, еще не доказано, кто запалил замок. Может, ваш этот юный гений о светильник споткнулся?
– Вы хотите предъявить обвинение, сын мой? – вмешался наставник. – У вас есть причины для этого? Доказательства? Если нет – не смейте оскорблять действующего следователя Конгрегации.
– А вы подайте на меня в суд, – фыркнул тот; отец Бенедикт улыбнулся:
– Думаете, не найду, за что? Если вы так соскучились по старым временам, я могу устроить вам персональное путешествие в оные. У вас еще есть вопросы?
– Нет, – буркнул смотритель безопасности земель и замолчал.
– Последнее, – спустя минуту тягостной тишины сказал комиссар. – Вопрос мой таков: как вы сами оцениваете все, что произошло?
Итак, обвиняемому дали последнее слово. Значит, все совсем плохо. Что тут можно было сказать? Что он просто нарвался на слишком сложное для него дело? Что противник оказался сильнее во всех смыслах? Опытнее? Что такое могло приключиться даже с видавшим виды следователем?..
Оправдываться? Просить снисхождения?.. Снова?..
– Я завалил дело, – не глядя ни на кого, тихо ответил Курт, опустив голову и стараясь не упасть. – Я потерял свидетелей. Упустил подозреваемого. Возможно, передал в руки преступников материалы дознания и…
– Нанес материальный ущерб, – подсказал Шахт; Курт кивнул:
– Возможно, я это спровоцировал. Но в моих действиях не было умысла, и я старался исполнить работу, как должно. Больше мне сказать нечего.
Ответа на свои слова, если он и был, Курт не услышал: силуэты трех людей перед ним резко поплыли в сторону, и вновь к нему вернулся мрак.
На этот раз мрак был без снов, кошмаров, видений, без огня, без страха, и только невыносимо болели ладони и раненая нога; от этой боли он и очнулся – снова в келье лазарета. Лекарь был рядом – мыл руки; судя по валяющимся на полу бинтам, перевязку он только что закончил.
– Опамятовал? – недовольно проворчал он. – Гессе, ты когда-нибудь повзрослеешь? Что это за выходки? Сколько раз я тебя зашивать должен?
Курт не ответил, лежа с закрытыми глазами и прислушиваясь к себе. То ли он устал бояться, то ли просто устал, но при мысли о тех людях, что сейчас, сидя в полутемной зале, решают, что с ним делать, он никаких чувств не испытал. Невзирая на недавнее беспамятство, он вскоре уснул, а проснулся уже поздним утром.
Лекарь, сделав перевязку, осмотрел его – тщательно и придирчиво – и решительно сказал:
– Словом, так, Гессе. С постели сегодня не вставать. Попытаешься делать глупости – ты меня знаешь, привяжу к кровати.
Курт улыбнулся – благодарно и невесело, вздохнул:
– Боюсь, меня с этой постели сегодня поднимут.
– Зачем бы это? – пожал плечами лекарь, косясь на него с усмешкой. – Следователю Конгрегации нужен покой, посему эти горе-вояки после окончания составления протокола отсюда уезжают, дабы не нарушать мирного течения дней в нашей академии.
Курт на мгновение затаил дыхание, глядя на эскулапа с надеждой и опасением, и тихо уточнил:
– Так я… оправдан?..
– Целиком и полностью, – кивнул тот. – Отец Бенедикт сейчас вместе с прочими членами сессии составляет протокол; когда освободится, он зайдет к тебе. А ты, повторяю, должен лежать.
Курт закрыл глаза, переводя дыхание, веря и не веря. После того как закончился вчерашний допрос, он был уверен, что Печать срежут, и лишь в лучшем случае это будет единственным наказанием…
– Твой подопечный рвется увидеться, – сообщил ему лекарь после завтрака. – Примешь?
– Конечно, – кивнул Курт с готовностью. – Нам есть что обсудить.
– Вот и он то же сказал… – Эскулап помолчал, глядя на лежащего Курта сверху вниз, и спросил: – У меня такое чувство, что это ему я должен быть благодарен за внеурочную работу. Нет?
