— Вы, конечно, удивлены моему визиту? — сказал он, часто моргая по старческой привычке.
— Да, — глупо улыбаясь, кивнул Лаки.
Он не знал, как себя вести в столь необычной ситуации.
— Я не сплю много ночей, — продолжал Маги. — Все думаю о вашем изобретении. Да вы садитесь…
Лаки робко присел на краешек второго кресла.
— …Две десятидневки назад мне довелось посмотреть секретную видеозапись, — говорил Маги тихим, печальным голосом. — Показывали, как умирают старики в космических изоляторах. Вы вряд ли знаете, что незадолго перед смертью людей помещают в изоляторы.
— Не знаю, — сглотнув липкую слюну, помотал головой Лаки.
— Это ужасное зрелище, господин Курнаки. Как они мучаются! Как боятся умирать! Если бы вы видели их глаза! Гораздо человечнее было бы заблаговременно усыплять их, но по нашим законам это считается убийством. Роботы категорически отказываются идти на такую меру. Специалисты из Директората говорят, что искусственное прекращение жизни противоречит ПБУ, а идеология для них превыше всего.
Лаки сидел ни жив ни мертв. Старик говорил о вещах, категорически запрещенных для разглашения. Уже слушать его было преступлением. Однако Лаки слушал, потому что деваться было некуда.
— Вы, кажется, говорили на совете, что курнакин можно применять не только для трансформации телесных болевых ощущений?
— Да, — проронил Лаки. — Я так говорил.
— А скажите в таком случае, — старик замялся, подыскивая подходящее выражение, — а… душевную боль… кажется, так ее называли в эпоху Тьмы… ее можно трансформировать в наслаждение?
Это был странный и неожиданный вопрос. До Лаки не сразу дошел его смысл.
— Не знаю… наверное, — сказал он неуверенно. — Нужно проводить опыты, а у меня нет экспериментариума.
— Я отдам вам свой экспериментариум, господин Курнаки, работайте сколько хотите, только сделайте мне препарат, который бы снимал страх смерти.
Маги глянул на Лаки выцветшими, жалобно мигающими глазами и с трагической нотой прошептал еле слышно:
— Я… очень… боюсь смерти!
Лаки почувствовал, как у него отвисает нижняя челюсть. Он одеревенело смотрел на гостя. Что он говорит?
— Вы еще совсем молодой… вы не знаете… — бормотал старый метр.
Радость жаркой волной хлынула в грудь Лаки. Получить первоклассный экспериментариум с обширным штатом совершеннейших роботов, опытальнями, высокопроизводительным технологическим оборудованием! Да с такими силами…
Лаки сидел потрясенный открывшейся перспективой.
Старика меж тем потянуло на философию.
— Какими, в сущности, пустяками мы занимаемся в наших лабораториях! — заговорил он грустным, задумчивым голосом. — Что-то ищем, пробуем, соперничаем друг с другом… Конечно, и обезьяночеловек Зиги Бинома, и знаменитый кентавр его покойного учителя Эри Глоба, и мои живородящие пальмы — все это интересно и достойно самых высоких наград. Но думал ли кто-нибудь из нас о смерти? Пытался ли хотя бы поставить проблему — как умирать без страданий и страха? Увы, нет. А вот вы, несмотря на молодость, интуитивно вышли на нее…
Маги Глобус встал с кресла.
— Значит, не возражаете?
Онемевший от свалившегося на него счастья, Лаки только головой покивал. Слова благодарности застряли у него в горле.
— Тогда жду вас у себя завтра утром. Мы соберем экстренную заседальню Мудрил, и я сделаю официальное заявление.
…Заявление Маги Глобуса вызвало в клубе эффект небольшого землетрясения. Подобно сейсмической волне, оно мгновенно прокатилось из эпицентра — Мудрилища по экспериментариумам и теоретикумам — раньше, чем было сделано сообщение по внутриклубному радио. Большие и маленькие своличи побросали работу и высыпали на улицу, как обыкновенно бывало в подобных экстраординарных случаях. На все лады обсуждалось невероятное событие. Молодежь завидовала Лаки, старые метры выражали недоумение и возмущались. Стажер во главе крупнейшего экспериментариума — это же нарушение всяких приличий! В каком, скрашивается, качестве он будет присутствовать на Больших Дележах, куда лицам званием ниже полуметра вход воспрещен? Как мог Маги Глобус оставить научную деятельность? Раздавались недовольные голоса, что Маги позорит пурпурную мантию мудрилы и что но сошел ли он, вообще говоря, с ума от старости?
Поговорив и разрядившись, своличи разошлись, а через два дня из Директората приехала комиссия ростов-психиатров по телефонной жалобе. Анонимный абоонент от имени «группы порядочных своличей» требовал отменить решение о передаче экспериментариума стажеру Курнаки, как принятое почтенным метром в состоянии умопомешательства.
Вылазка неизвестных клеветников не дала, однако, никакого результата. Комиссия, протестировав Маги Глобуса, но шла его рассудок в полном порядке, извинилась перед ним и оставила решение в силе.
Так впервые в истории элитарных клубов во владение экспериментариумом вступил простой стажер. Некоторое время недоброжелатели, из коих теперь стояло подавляющее большинство членов клуба, ждали, что — Лаки, не справившись с ответственной должностью, развалит все дело. Не тут-то было! Десятидневка проходила за десятидневкой, а Лаки все держался, не только держался, но разворачивал работы над препаратом, вовлекая в них и глобусовских стажеров. На собственном опыте он убедился в мудрости старой стажерской пословицы, гласившей: «Метром и дурак может быть, а вот стажером попробуй!»
И действительно, в качестве ученика Зиги ему не раз приходилось крепко ломать голову, выполняя то или иное задание шефа. Теперь же он с удивлением обнаружил, что голова ему вроде бы и ни к чему. Роботы понимали все с полуслова и действовали с методичностью машин. Неразрешимых задач для них просто не существовало. Дело двинулось вперед семимильными шагами.
Четвероногие, руконогие, летающие, плавающие и прочие пациенты Лаки с большим удовольствием принимали экзекуции, которым он их подвергал, испытывая различные модификации препарата. Подопытные крысы нажимали на кнопки, наслаждаясь ударами электрического тока, мыши с радостным писком испускали дух в кошачьих зубах, а кошки блаженно мурлыкали, когда их терзали собаки. Всего сорокадневка потребовалась доблестному отряду роботов-спецов, чтобы выпустить опытную партию курнакина. Вскоре Лаки уже смог вручить Маги Глобусу на предмет проверки несколько пилюль из модификации, приготовленной по его персональному заказу. Старик со слезами на глазах принял драгоценный дар, сказав, что «глубочайше убежден в том, что имя Курнаки когда-нибудь прогремит на всю вселенную».
