Ольга ходила по квартире бесшумно и, похоже, бесцельно.
Наконец спросила:
— Узнал хоть что-нибудь?
— Пока ничего, но скоро все прояснится. Похоже, удастся парой слов перекинуться с главным погонялой.
— С ке-ем?!.
— Братки так своих боссов называют…
— А это не опасно?
— Все опасно… — вздохнул Павел с притворным сожалением. — Вот сейчас пойду в туалет, а там доски провалятся… Там глубина в яме два с половиной метра, без водолаза не найдете ведь…
— Шутки у тебя дурацкие!
— Дак я и сам такой… Ладно Оля, я на несколько дней исчезну, если кто спросит, говори, что в Урман уехал, к родителям. Сюда они за мной не придут, если меня тут не будет. Я несколько ночей у знакомых переночую, у разных, чтобы выследить не смогли, а там, глядишь, все и кончится.
— Как кончится?
— Ну, возьму я этого погонялу долбанного за жабры, спрошу, за что наехали, а потом в милицию сдам. Всего и делов…
Смеркалось, когда Павел с большой сумкой на плече, в которой лежал свернутый бушлат и кепка-афганка, вышел из калитки на улицу. Демонстративно потоптался на месте, после чего медленно пошел к остановке. Он прошел оба своих ложных маршрута, но теперь в обратном порядке, потом два сквозных подъезда, и уже в темноте пешком добрался до Люськиного дома, не забыв по дороге купить бутылку водки. Слава богу! Люська была дома, к тому же одна.
— Паша, ты так долго пропадал, что я уже собралась к тебе в бассейн, но забыла по каким дням ты дежуришь.
— В бассейн ко мне нельзя пока, — проговорил Павел. — На меня какие-то бандюги наехали, убить хотят.
— Что-о?.. — она вытаращила глазищи, потом рассмеялась. — Ты врешь, Паша. Ну, за что на тебя наезжать?
— Вот и мне жутко хочется узнать, за что на меня наехали… — и Павел рассказал ей все, что с ним случалось за последние недели, а в заключение добавил: — Так что, за моим домом следят, в бассейне ловят, но отоспаться-то мне, где нибудь надо?
— Конечно, конечно! Я даже рада, что ты поживешь у меня некоторое время… А лучше насовсем, а, Паша?
— Ты мне столько изменяла… А теперь в жены напрашиваешься… — грустно проговорил Павел.
— Я тебе изменяла потому, что ты такая скотина, в жены меня взять не хочешь…
Павла вдруг черт за язык дернул:
— Ладно, так уж и быть — насовсем я к тебе…
Она кинулась к нему и принялась срывать одежду.
Только через два часа они сели за стол. Он разлил водку, себе, как обычно, грамм пятьдесят, ей — полстакана. Павлу говорить ни о чем не хотелось, он напряженно размышлял о том, как бы провести разведку у военных? Люська тоже помалкивала, о чем-то размышляя, будто что-то разглядывала внутри себя. Павел ел неизменный бифштекс из кулинарии с картошкой, заедал крупно нарезанным луком. Подумал, откуда у Люськи берутся деньги на бифштекс? Но мысль додумать не успел: она смотрела куда-то поверх его плеча, и в глазах ее был непомерный, нечеловеческий ужас. Рефлексы сработали молниеносно, Павел кувыркнулся под стол, заслоняясь от окна креслом. Осторожно выглянул из-за кресла, но в окне ничего не было; обыкновенный черный квадрат, как у Малевича. Ничего страшного. Он повернулся к Люське, спросил:
— Ты чего?..
— Там только что крест был… Серебряный… Светился…
Павел поднялся и от души отвесил ей пощечину. Да такую, что треск, наверное, в соседних квартирах слышали. Проговорил, еле сдерживая ярость:
— Я только что тебе рассказал, что за мной идет не шуточная охота, а ты такие шуточки шутишь… Я уж думал, ты снайпера в окне увидела…
Держась за щеку, она жалобно проныла:
— Но ведь, правда, крест в окне был…
— Верю — был, но мне это не интересно. Скажешь, когда снайпера в окне увидишь, или еще что, более-менее реальное…
Он пододвинул кресло к столу и опять принялся за бифштекс. Разлил водку, поднял стакан, поглядел на нее. Она все еще потирала щеку. Взяв стакан, сказала:
— Рученка, как у балерины, а врезал так, что в голове звенит…
— У некоторых от моего удара головы вообще отлетали… — проворчал он хмуро. — Не надо больше такой ужас на лице изображать, не те обстоятельства…
Он опрокинул стакан, доел бифштекс и пошел в ванну. В дверях уже остановился, повернулся и медленно, с нажимом, сказал:
— Не открывай никому. Поняла? Ни-ко-му.
— А если придут ОНИ?
— ОНИ не придут. Я хвост обрубил не хуже подпольщика. А о твоей хате они не знают.
Основательно прогревшись в ванной, он уже собрался вылезать, как явилась совершенно голая Люська и залезла в ванну. Ей почему-то пришло в голову потрахаться в ванной. Она долго изводила его, прилаживаясь и так и эдак, но ничего не получалось. В конце концов, она потащила его на диван, а у Павла уже слипались глаза. Но безопасный ночлег надо было отрабатывать, и он худо-бедно справился с задачей, хоть Люська в этот раз была как-то по-особому ненасытной и неистовой. Уже засыпая, Павел подумал: — "Господи, боже мой, вот угораздило влипнуть, она еще и мазохистка…"
С утра делать было нечего, а потому Павел поспал подольше, когда проснулся, пожалел, что оставил дома свою рукопись. Приподнявшись осторожно, поглядел на Люську. Он думал, что она спит, не тут-то было, она смотрела на него своим фирменным обреченным взглядом. Вот черт! — выругался он про себя. А под рукой ни единого историческо-сексуального анекдота, чтобы отвлечь ее от мыслей об "уходе навсегда". "Придется трахнуть…" — подумал он еще обреченнее. После вчерашнего, задача была практически невыполнима. Впрочем, было еще одно довольно надежное средство, на столе стояла еще не пустая бутылка. Павел дотянулся до стола, налил с полстакана, себе — чуть на донышке, слегка звякнул стаканом об ее стакан:
— Ну, за нашу совместную жизнь…
Она выпила, выражение обреченности исчезло, но готовить завтрак она не проявила никакого желания. Пришлось Павлу заняться самому. В холодильнике было полно готовых бифштексов, картошки Павел начистил мгновенно, поставил варить, положил на сковородку бифштексы. Поскольку они были заморожены, сковородку накрыл крышкой и включил самый слабый огонь. Через час завтрак и обед за одно, были готовы.
Люська мечтательно проговорила:
— Я водки бы с удовольствием выпила…
— Пить много вредно, тем более, каждый день, — назидательно выговорил Павел.
Основательно подкрепившись, Павел бесцельно прошелся по комнате. Черт! Без привычной обстановки и тетради чувствуешь себя, будто голый на банкете… До четырех часов он еле-еле дотянул. «Умных» бесед с Люськой он уже давно не пытался вести, да ей они и не были нужны никогда, у нее на все имелось собственное мнение, и знала она почти все, но помаленьку. Лежали на диване, болтали, краем глаза поглядывали на телевизор, когда там показывали очередную катастрофу, или убийство.
