«Сфинкс с твоим лицом охраняет её в этом царстве безвременья, – задумчиво сказал Саннид, обойдя храм. – У меня такое чувство, что скоро всё сдвинется с мёртвой точки. Я вижу то, что в моём мире называли нао… Нет, суннао, неполное нао. Часть тонкого тела принцессы, которое сохранилось здесь благодаря этому изваянию, сделанному явно очень одарённым мастером. В том своём мире я был великим магом. И сейчас во мне отчасти пробудилось то, что я когда-то умел. Наверное, благодаря той материи, в которой я провёл столько лет. Кажется, я знаю, как вернуть Дии суннао…»
Огромный лев долго смотрел на статую. Потом мы с Ламией увидели, как окутавший её солнечный свет замерцал золотыми искорками, после чего приобрёл очертания человеческой фигуры и отделился от изваяния. На какое-то время оно да и всё помещение храма оказались в тени – как будто неожиданно возникший невидимой заслон не пропускал сюда солнечное сияние, которое окружало святилище со всех сторон. Свет скоро вернулся. Сначала он струился с одной стороны – от двери появления. Или ложной двери, как её ещё называли древние египтяне. Будучи ложной для нас, живых смертных, это была дверь для Ка. Сидя на полу храма и держа Дию в объятиях, я смотрела как засветилось украшавшее эту дверь изображение двойного льва. На мгновение мне даже показалось, что она приоткрылась – совсем чуть-чуть. Полоска света между её створками вспыхнула, но её тут же заслонила светлая фигура, которая слилась с образом, отделившимся от статуи. Всё это произошло очень быстро, наверное, за пару секунд – и храм снова наполнился светом, заставив волосы Дианы засиять ярче золота. А в следующее мгновение она вздохнула. Сердце её забилось сильнее, но сколько я ни звала её, покрывая поцелуями её лицо, она так и не открыла глаза. Она по-прежнему спала, хотя этот сон уже не был так глубок.
«Всё-таки её тонкое тело неполное», – грустно констатировал Саннид.
– Разумеется, если одну из оболочек спалили, – сказала Ламия. – Да-а, жаль, что Доримена не добралась до этой их… мегестры. Или мегистры? Кажется, она была готова порвать её голыми руками. И уверена, у неё бы это получилось, хоть у неё и нет моих ногтей. Подожди, Терри, мы что-нибудь придумаем. Ей ведь уже лучше…
– Саннид, а нельзя взять часть моего тонкого тела и отдать ей? В нашем мире есть доноры. Люди, которые дают другим людям, умирающим, свои органы, кровь… Тонкими материями у нас там не владеют, но, может, ими тоже можно поделиться, чтобы спасти умирающего.
«Не знаю, никогда ничего такого не делал. Я, конечно, могу попробовать, но, если не получится, я могу тебе сильно навредить…»
– Мне плевать…
«А мне нет. Не кипятись. Я ведь могу навредить вам обеим. Надо подумать. Твои тонкие оболочки тоже довольно подвижны, особенно та, что отвечает за пространственно-временные связи с окружающим миром. Если даже и можно при помощи одного из твоих тонких тел восполнить недостаток её аналогичного тела… Нет, я не знаю, как это сделать».
– А я, кажется, знаю, – оживилась вдруг Ламия. – Во всяком случае, можно попробовать. Это очень древняя магия. Я этим не занималась, но… Видите этот кулон у неё на шее? Астерий сделал ей его, поместив маленького золотого скарабея в эльхангон. Это обычный эльхангон, не подземный, но энергия тану нам сейчас и не нужна. Думаю, этот камень сможет сыграть в обряде ту роль, какую когда-то играла священная смола, рецепта изготовления которой я не знаю. Почему-то я уверена, что этот камень в данном случае сгодится. Фигурка скарабея расплавилась, когда та злобная тварь сожгла её вместе с находящейся в ней оболочкой Дианы, но Астерий вернул скарабею форму и сделал этот амулет сильнее, заключив его в эльхангон. Когда-то я общалась с египетскими мудрецами. Они говорили, что скарабей – символ возрождения, а также символ сердца, поэтому фигурку скарабея вставляли мумии в грудь после того, как оттуда извлекали смертное, подверженное тлению сердце. Скарабей – божество утреннего солнца, а оно сейчас как раз утреннее… Да, я знаю, это всё основано на вере людей, живших очень давно, но Терри, это был очень мудрый народ…
– Я знаю! Я давно уже поняла, как много значит вера. И что легенды порой оказываются ценней и правдивей научных трактатов. Что нужно сделать?
– Ты согласилась бы отдать ей своё сердце?
– А ты сомневаешься?
– Нет, но я должна была спросить. Это часть обряда…
«А он безопасен?» – осторожно поинтересовался Саннид.
– Нет, – призналась Ламия. – Но Терри очень сильная, и я надеюсь, она справится. Она выживет.
«Как бы я ни привязался к этой золотоволосой принцессе, мне бы даже ради неё не хотелось губить другого хорошего человека…»
– Никто не погибнет, Саннид, – твёрдо сказала я. – Ламия, что нужно делать?
– Учти, это будет больно.
– Учла. Не будем терять время.
– Ложись рядом с ней, – велела Ламия. – Так, чтобы вы обе были на солнце. И обнажи левую грудь.
Она сняла кулон с Дианы и положила его мне на грудь. Эльхангон, засверкав в солнечном луче, сразу стал горячим. Ламия заговорила на языке, который я бы не поняла, если бы на мне не было чудо-серёжки:
– О скарабей, оживи в лучах нового, только что родившегося солнца и проникни в сердце этой женщины, полное любви. Соединись с ним, стань на время единым целым с этим сердцем, чтобы потом отдать часть его силы той, кого она любит…
Она ещё что-то говорила, долго и монотонно, но я уже едва вникала в её слова, борясь с нестерпимой болью, пронзившей мою грудь раскалённым металлом. Казалось, золотой скарабей ожил и вонзил свои лапки сперва в мою плоть, потом в моё сердце и вот-вот вырвет его. Что ж, пусть заберёт его. Пусть я не выживу. Жаль, если я больше её не увижу, но она должна жить. Она ещё так юна. Возможно, она ещё кого-нибудь полюбит… Нет, всё во мне протестовало против этого! Она моя, моя… Но она должна жить и быть счастлива, даже если ценой этому станет моя жизнь…
– Я не смогу быть счастлива без тебя, Терри…
Боль утихла. Я открыла глаза и увидела Диану, которая смотрела на меня, лёжа рядом со мной и приподнявшись на локте. Она была очень бледна и словно светилась изнутри. Казалось, её плоть соткана из света, но не яркого, как лучи полуденного солнца, а скорей напоминающего лунный, но только не холодный, а излучающий тепло. И всё вокруг плавало в туманном золотистом свете. Не было ни Ламии, ни Саннида, только я и Дия на полу маленького храма, плывущего среди облаков, чуть подсвеченных лучами не то луны, не то солнца, не то множества звёзд – далёких и близких. Наверное, это и есть тот свет, что называют неземным.
– Как ты можешь такое говорить? – тихо спросила она. Так тихо, словно отвыкла от звучания своего голоса и осторожно пробовала его на слух.
