– Как ты можешь такое говорить? – тихо спросила она. Так тихо, словно отвыкла от звучания своего голоса и осторожно пробовала его на слух.
Я села и обняла её, борясь с желанием крепко прижать её к себе. Я боялась, что это хрупкое тело сейчас растает в моих руках.
– Я ничего не говорила…
– Но я услышала тебя. Я наконец-то тебя слышу и вижу, Терри! Я так по тебе скучала. Я так боялась, что больше никогда тебя не увижу. После того страшного дня, когда они напали на тебя здесь… Ведь это было здесь? Или мне так кажется?
Она огляделась, я тоже. Привычные очертания гробницы угадывались в золотистой дымке. Мы были всё в том же погребальном храме, но не совсем там, где я отключилась, умирая от боли. Теперь мы действительно были в храме, что находится на границе между миром живых и миром мёртвых, на границе бытия и небытия. И нам было так хорошо, что не хотелось никуда отсюда уходить.
Неожиданно свет превратился в струи воды, которые омывали храм со всех сторон. Иногда этот сверкающий поток заливал пол и уносился прочь, не оставив ни капли влаги.
– Терри, что это? Наверное, это и есть река времени… Я помню, как меня несло по течению. Это была вода и не совсем вода. Я плыла среди звёзд и мечтала показать тебе всю ту красоту, что я видела… Мы ведь больше не расстанемся, Терри?
– Никогда, – прошептала я, уткнувшись в её золотистые волосы. – Но мы не можем оставаться здесь.
За аркой входа сгущался туман. Вскоре он уже походил на грозовое небо, подсвеченное далёкой молнией, потом эти сполохи стали сильнее. Они приближались и постепенно разгорались, превращаясь в нестерпимо-светлый огонь, пожирающий облака. Через минуту он уже сиял так ярко, что обжигал нас и слепил нам глаза. Ещё немного – и он ворвётся сюда, словно грозная львица Сехмет, сжигающая всё своими лучами…
– Мы можем укрыться там, – Дия показала на украшенную изображением двойного льва дверь, между створками которой виднелась полоска спокойного, тёплого света.
– Нет, любовь моя, та дверь для мёртвых. Мы должны идти в другую сторону, к тому свету. Я знаю, он причиняет боль, но боль – это то, что чувствуют только живые.
– Я пойду туда, куда и ты. Терри… Единственное, чего я боюсь, так это снова тебя потерять. Куда бы мы не пошли, мы пойдём вместе.
И тут мы поняли, что нам даже не надо никуда идти. Он сам к нам шёл – божественный лев, и золотые лучи, обрамляющие его прекрасный лик, сияли так ярко, что вскоре мы перестали видеть этот лик, на который смертным нельзя смотреть в упор – во всяком случае, пока они живы. Теперь мы видели только солнечный свет, заливший помещение храма, и, сжимая друг друга в объятиях, чувствовали в груди сильную боль. Мы обе её чувствовали одинаково, я это знала.
– Хвала всем богам, они вернулись! – раздался где-то рядом голос Ламии. – И, конечно же, теперь их не оторвёшь друг от друга. Осторожней, красавицы, вы ещё очень слабы…
Похоже, она была права, потому что мы снова отключились – от этой боли, от слабости и от счастья, переполнявшего нас и отнимавшего у нас остатки сил. А очнулись уже на Пандионе, во дворце, в моих апартаментах, напоминающих музейный зал. На огромной кровати, на которой когда-то спали великаны, а потом люди других, неизвестных нам племён, прошедших по этой земле и унесённых куда-то рекой времени…
Антема хотела выделить дочери отдельную комнату – дескать, не годится, что принцесса не имеет собственных апартаментов, но мы с Дией не хотели расставаться ни на минуту, а тут ещё встала проблема, как разместить беженцев из Сан-Виргина, поэтому королеву без труда убедили, что обитателям замка следует потесниться. Большую часть беженцев разместили в посёлках, построенных обосновавшимися на Пандионе племенами, но среди граждан Сан-Виргина преобладали люди, и хотя никто из них не выражал недовольства, было видно – кое-кого из них явно напрягала перспектива жить среди бета-гуманоидов, не говоря уже о представителях других рас, о которых они знали разве что по учебникам экзобиологии. Во дворце заселили даже те помещения, где шёл ремонт. Разумеется, сейчас все ремонтные работы были приостановлены, а некоторые залы превратились в лазарет.
Битва в Сан-Виргине стала началом войны, через несколько дней охватившей многие миры. Те, которые урмиане сделали своими колониями. Теперь, когда саху-манойи сотрудничали с даркмейстерами, все были уверены в победе. На Пандионе каждый день открывались врата, войска уходили и возвращались – иногда с потерями, но никогда с поражением. Ведь теперь у Армии Освобождения, как называли объединённую армию под предводительством королевы Антемы, было поистине страшное оружие – подземный эльхангон. Шиннау говорил, что никто не владеет им лучше Дии, но среди родившихся на Пандионе потомков альти-лурду оказались те, кому этот магический камень подчинялся почти так же, как ей. Ведь сейчас в племени альдов было много полукровок, и земная кровь, смешавшись с огненной, наделяла этих людей особой силой.
– Ну, тоннель между мирами они бы не сумели разрушить, – заявила Ламия во время одного из визитов. Они с Саннидом тоже поселились в замке и регулярно нас навещали. – Даже все вместе. Такое могла сделать только принцесса Дия. Ведь она не просто дитя двух миров, она дитя прошлого и настоящего, результат смешения древней и новой крови.
«Сейчас достаточно того, что умеют эти воины, – недовольно возразил Саннид. – Достаточно того, что они могут при помощи луча эльхангона превращать одну материю в другую. Они уже столько вражеской техники вывели из строя. А остальное захватили. Теперь у нас целый звёздный флот. Управлять этими кораблями-драконами оказалось не так уж и сложно. Селен и его люди быстро разобрались. Урмиане бегут из тех миров, где появляются наши войска. А главное… Когда эти фелициане-урмиане лишились чудодейственного луча, они потеряли процентов восемьдесят своего войска. Едва источник этого света исчез, как зомби начали выходить из строя. Ну а починить их уже возможности нет. В общем, всё складывается как нельзя лучше. А нашим девочкам не до войны. Им надо выздороветь…»
– Да я и не говорю, что им воевать надо. Теперь уж без них управятся.
По-моему, Саннида потому так раздражали разговоры о войне в нашем присутствии, что он боялся, как бы нас с Дией не потянуло на подвиги. Силы наши восстанавливались медленно. Особенно мои. Как объяснили Селен и Саннид, я отдала Дии столько, сколько было необходимо для восстановления целостности всех её оболочек, а это оказалось немало. Она очень ослабла во время своего долгого сна. Магия, которую использовала Ламия, могла взять у меня только то, что я была готова отдать, а я была готова отдать свою жизнь.
