О том, что этот мир состоит не только из подонков, я ей говорить не стал. Потом она сама сделает это открытие.
Если, конечно, нам удастся избежать смерти.
— Ты самый прекрасный мутант на свете.
Теперь уже она улыбнулась по-настоящему и, прильнув ко мне на мгновение, быстро поцеловала в губы.
Это был мимолетный, но очень чувственный поцелуй.
Я попытался ее обнять, вновь опьянев от близости ее тела, но Лиза с коротким вздохом сожаления отстранилась.
Отведя взгляд в сторону, она прошептала:
— Я хочу, чтобы ты знал: я очень благодарна тому, что свело нас вместе.
Гул трамвая был уже настолько громким, что я не столько расслышал, сколько угадал ее слова.
А потом тоннель за приоткрытой дверью ярко осветился трамвайными огнями.
Я отцепил маячок от двери и приготовился.
Трамвай накатился в грохоте колес, усиленном сводами тоннеля.
Когда мимо промелькнула кабина с хмурой женщиной-водителем, устремившей свой взгляд вперед, в бездумном следовании за убегающим светом фар, я распахнул дверь до конца и выскользнул наружу.
Весь первый вагон уже пронесся мимо. Людей в нем почти не было, а из той полудюжины пассажиров, что дремали на сиденьях или пытались беседовать, перекрикивая шум, никто не смотрел в сторону и, естественно, не заметил промелькнувший в долю секунды дверной проем.
Широко размахнувшись, я плавно бросил маячок — так, чтобы он соприкоснулся с железным трамвайным боком по касательной; в противном случае он мог бы отскочить после слишком сильного удара или, еще хуже, выйти из строя.
Все вышло так, как надо: маячок прилип к стенке, и я даже успел разглядеть красную точку, вспыхнувшую на нем на долю секунды.
И вот уже в поле зрения осталась только задняя, пустая сейчас, кабина.
Грохот быстро уменьшался. Вильнув в сторону, кабина исчезла за поворотом.
Ступив назад, я захлопнул дверь.
2
Мы быстро пересекли подземелье и остановились у первой двери.
За ней была тишина, которая означала одно: надо ждать. Прежде чем выбираться в тоннель — по обратному маршруту до ближней станции, следовало убедиться, что нас не нагонит попутный трамвай.
— Где ты взяла меч? — спросил я. — Неужели смогла пробраться к себе домой.
Казалось, Лиза успокоилась. Демоны в ее душе улеглись или, по крайней мере, отступили в глубину, где их не было видно. А на поверхности осталась спокойная собранность.
— Первый вывод, который я сделала — домой мне появляться никак нельзя. Там меня наверняка будут ждать. Мне представляется, там ждут до сих пор.
— Где же ты взяла одежду и вообще — средства к существованию?
Она усмехнулась.
— Ты не представляешь, как легко разжиться всем необходимым, если переступаешь через такую вещь, как право собственности. И к тому же, если в твоем распоряжении такие физические возможности, которые я в себе открыла.
Кажется, в отдалении родился и начал нарастать звук подъезжающего трамвая — пока еще не тяжелый низкий гул вперемежку с грохотом стальных колес на стыках рельсов, а поверхностное постукивание где-то в верхней части спектра.
Я автоматически прикинул — сколько прошло времени. По всему выходило, что меченый маячком трамвай уже скоро вырвется на поверхность, под открытое небо. Там, наверное, сейчас быстро темнеет, и атмосфера обретает особую проходимость для ультракоротких радиоволн.
Надеюсь, это заставит противника сманеврировать своими людскими ресурсами, и нам не придется прорываться с боем.
— Там, неподалеку от завода, рядом с торговым центром есть рынок, — продолжала Лиза. — После работы товар хранится в контейнерах. Я вырвала из лестничных перил железный прут и с его помощью взломала несколько замков. Я действовала очень быстро. Охрана, может быть, и обнаружила кражу, но застигнуть меня не смогла. Так я добыла одежду и обувь, а деньгами разжилась в зале игровых автоматов, закрытом на ночь. За две минуты я добыла больше денег, чем зарабатывала за два месяца нормальной жизни.
— А меч? — напомнил я.
Гул быстро усиливался, разносясь по тоннелю.
— Меч хранился во Дворце спорта. Там у нас было что-то вроде музейной комнаты. Кубки, вымпелы, оружие — большей частью имитационное или спортивное, но было и несколько настоящих образцов.
Меня, пожалуй, этот факт удивил.
— И ты хранила свой меч в какой-то комнате при спортивной секции? Ведь он стоит, наверное, десятки тысяч долларов.
Лицо ее стало задумчивым, а появившаяся на секунду улыбка — печальной и немного жалкой.
— Я понимаю, почему ты спрашиваешь. Муж тоже был сильно недоволен. Этот меч, кажется, стал предметом его зависти. Черной зависти. Это, наверное, было одним из симптомов происходящих в нем перемен. Тогда я сама не знала, почему предпочла держать его в стороне от своей обычной жизни. Только недавно мне это стало ясно: я боялась, что он как-то подействует на меня, что пророчество из той легенды действительно начнет сбываться. — Ее голос стал совсем тихим, когда она закончила фразу: — Но, в конце концов, все так и случилось.
Тоннель затопил яркий свет надвигающегося трамвая.
Я прикрыл дверь, чуть ослабив гулкое ритмичное громыхание.
Лиза сказала, громким, но совершенно бесцветным голосом:
— Я два раза пыталась проникнуть на территорию завода. Но у них хорошая охранная система. Оба раза набегала охрана, в меня начинали стрелять и приходилось уходить. Сегодня будет моя последняя попытка.
Я хотел задать ей вопрос, но понял, что он будет звучать излишне жестоко.
Однако, Лиза, похоже, без труда прочла его в моих глазах — судя по новой мимолетной улыбке, такой же печальной и жалкой.
— Я его чувствую, Малыш… Я чувствую, что мой Дени еще жив. Но… жить осталось недолго. Он умирает. Сегодня будет мой последний шанс.
Я знал, о чем она думает. Не нужно было быть провидцем, чтобы понять, в какой самоубийственной логике созрел ее план. Два раза она вырывалась из поставленного на нее капкана, спасая свою жизнь. Но теперь, когда она мысленно отдала себя смерти, ее задача действительно стала реальной: пробиться к клетке с ребенком, увидеть его в последний раз и — погибнуть.
Я сжал ее руку. Она повернулась ко мне. Улыбки на этот раз у нее не получилось совсем.
— Мы не умрем, — сказал я. — Мы победим.
Странно, но я и сам поверил своим словам.
Я уже чувствовал, как время убыстряет свой бег, проносясь мимо с гулким грохотом трамвая.
Все вокруг стало ярким, рельефным и отчетливым.
Как всегда перед лицом Смерти.
3
Едва трамвай миновал убежище, как мы покинули его, и пошли следом. На этот раз мы не торопились: интервалы в движении были теперь такими, что мы вполне могли позволить себе прогулочный шаг.
Мы почти не разговаривали. Кажется, все уже было сказано. И больше того — все, что могло случиться, уже случилось. Проживи мы вместе хоть десять лет, мы бы не были, наверное, более близки, чем сейчас.
Впрочем, это, конечно, были праздные мысли. Десяти лет у нас не будет никогда. Скорей всего, наши отношения не переживут этой ночи.
Осознание этого наполняло меня печалью. Я был уверен, что и Лиза сейчас испытывает такие же чувства.
Но под этой печалью уже накапливалось, росло, гулко билось в такт встревоженному, возбужденному сердцу ярко-алое, как кровяной туман, напряжение предстоящего боя.
— Где сейчас твои друзья? — спросила Лиза.
Задумался я только на секунду.
— Где-то там, у завода.
Я поймал на себе ее быстрый взгляд. Что в нем было, я не сумел разобрать. Наверное, она о многом уже догадывалась.
— Ты знал о заводе и раньше.
Я отрицательно мотнул головой.
— Нет. Впервые услышал от тебя.
— Откуда же они узнали о нем?
— Думаю, к этому времени они во многом разобрались.
Она не спросила: кто они? А самое главное, она не спросила: кто я. Кто я такой на самом деле?
