Некоторое время Сигарт недоверчивым взглядом осматривал это укрепление, затем, поморщившись, предложил:
— Может, н?у его?.. Здесь, наверное, полно всякого сброда, а я не горю желанием выяснять отношения с людьми. Тем более, до Милданаса уже рукой подать — под ним и заночевали бы…
Моав ласково взяла его под руку, ее лицо приняло жалобное выражение.
— А я так мечтала о ванне! — с душераздирающей тоской проговорила она.
Сигарт вздохнул и направился к мосту, эльфа радостно побежала за ним. Перейдя через мостик, они очутились перед едва заметной калиткой. Сигарт громко постучал кулаком. Некоторое время ничего не происходило, затем скрипнул засов. Хозяйка, угрюмая женщина без возраста и настроения, выглянула из-за двери, но полностью открывать ее не стала.
— Вам чего? — недружелюбно вопросила она.
— Нам бы переночевать, — сказал Сигарт, — да поесть чего-нибудь.
— А деньги есть? Я, конечно, понимаю, что вы в жилете, но у нас здесь свои порядки…
Хэур хотел было поставить ее на место крепким словом, но Моав не позволила.
— Есть, не переживайте, — поспешно отозвалась она, доставая из кармана мешочек.
Женщина нехотя открыла дверь и, даже не глянув на путников, зашагала к стоящему в глубине двора дому. Моав и Сигарт послушно двинулась за ней.
Совсем скоро они смогли убедиться в том, что эта внешняя суровость была лишь вынужденной мерой безопасности — мало ли разбойников шастает по Бурым горам. Убедившись же, что постояльцы при деньгах, хозяйка подала такой ужин, какого они не видали с тех пор, как покинули Имран, ну а чтобы окончательно покорить путников, предложила горячую ванну. Радости Моав не было предела — на протяжении всего ужина она предвкушала столь редкое в пути удовольствие, а едва доев, торжествующе проследовала за служанкой.
***
Плескалась она долго. Когда же, наконец, вышла, свежая, разрумянившаяся, пахнущая душистым мылом, то выглядела счастливейшей из смертных. С блаженным выражением на порозовевшем лице, помахивая полотенцем, она направилась в жилье, которое дала хозяйка.
Их комнатенка была под самой крышей. Потолок сходил на нет к стене, а единственное окно было подозрительно похоже на чердачное. Однако постель была свежей, пол чистым, так что даже непритязательность обстановки не смогла испортить праздник эльфе. Она запрыгнула в кровать и с наслаждением потянулась на прохладной хрустящей простыне.
Через некоторое время в дверях показался растрепанный и недовольный Сигарт — не желая отставать от эльфы, он тоже решился на ванну. В полученной от хозяйки белой рубахе и штанах он был похож на привидение: его одежду забрала служанка, чтобы постирать, и это несколько тревожило подозрительного хэура. Глядя на его растерянную фигуру, такую огромную в тесной комнате, Моав не смогла сдержать улыбки. Она отогнула край толстого одеяла и кивнула. Дважды просить Сигарта не пришлось — быстро сбросив непривычное одеяние, он с поразительной ловкостью юркнул к Моав. Немного поборовшись с пуховым одеялом, он, наконец, нашел затерявшееся в нем хрупкое тело.
— Ну вот, я теперь почти как эльф, — довольным тоном сказал он, — по крайней мере, я уже точно не пахну, как дикий зверь.
— Да, теперь ты пахнешь как вымытый дикий зверь!
— А ты — как букет ландышей, сваренный в супе! — с притворно обиженным видом заявил Сигарт.
— А почему в супе?!
— Не знаю, наверное, просто суп за ужином был вкусный…
Смеющимся клубком из тел и одеяла они покатились по кровати. Наконец, хэуру удалось одержать победу — с гордым видом он прижимал тяжело дышащую эльфу за плечи.
— Тебе не спастись от хищных когтей рыси, остроухая!
— Ты на себя посмотри!
Она ловко вывернулась из сильных рук и как кошка прыгнула хэуру на спину, повалив на постель; тот с рычанием кувыркнулся в сбитых простынях. Оба предавались этой игре радостно и самозабвенно, ибо так редки были мгновения их беззаботного счастья — счастья без ссор, обид и подозрений…
— Все, я сдаюсь на милость победителя, и пусть его кара будет справедливой! — с притворной покорностью заявил Сигарт.
— Кара будет столь же ужасна, сколь и преступление, — с нарочитой серьезностью заявила Моав. — Тебе придется поцеловать противную упрямую эльфу.
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь приглушенным шорохом свежего белья. Сигарт долго и томно целовал Моав, терся щекой о душистую кожу, нежно гладил каждый изгиб ее стройного тела. В его могучих объятьях она казалась тонкой и гибкой, как рыбка — его большая рука закрывала едва ли не половину ее спины. Отпустив ее, наконец, он осторожно поцеловал белый шелковистый живот, вздрогнувший от его прикосновения.
— Твоя кожа на вкус как сладкий миндаль, — произнес он, поднимая голову и нежно глядя на эльфу.
— Как что? — рассмеявшись, удивилась она.
— Сладкий миндаль, я пробовал его в одном городе. Это такие съедобные косточки — очень вкусно, — смутился Сигарт, испугавшись, что как всегда что-то напутал.
— Не знала, что рыси едят сладкий миндаль, — Моав ласково пригладила растрепавшиеся волосы хэура. — Похоже, я еще многого о них не знаю.
Она подставила губы для поцелуя, и в комнате снова стало тихо. Неожиданно Сигарт отстранился от эльфы — серые глаза глянули на нее серьезно.
— Скажи, ты смогла бы быть счастлива здесь?
Она помолчала, глядя на него, потом произнесла изменившимся голосом:
— Ты никогда раньше не говорил о счастье…
— Я много чего не делал раньше. Но ты не ответила — ты могла бы чувствовать себя счастливой, живя в этой комнате?
На какой-то миг Сигарту показалось, что лицо Моав омрачилось. Но затем она вся изогнулась и, обеими руками обхватив его за шею, крепко-крепко прижалась к нему.
— Да, да! — страстно зашептала она, — я уже счастлива, разве ты не видишь.
Тронутый ее искренностью, Сигарт порывисто обнял ее. Ему казалось, что вся сладость мира заключена в этом принадлежащем ему маленьком теле, которое он вновь и вновь покрывал поцелуями. Как часто он потом вспоминал эту безмятежную ночь…
Насытившись любовью, хэур блаженно вытянулся в теплой постели, голова эльфы лежала у него на груди. Он был абсолютно счастлив. Счастлив незамутненным счастьем первой любви, так поздно и непостижимо появившейся в его жизни. И пока судьба ковала свои цепи и ножи, он жадно ловил каждое мгновение, проведенную с Моав, всем телом впитывая ее вкус и запах, запоминая цвет васильковых глаз. Что бы ни случилось впереди, этой тихой ночи у них уже никому не отнять. Пальчики притихшей веллары чертили на широкой груди хэура замысловатые узоры, а голова мерно поднималась в такт его спокойного дыхания. Заканчивалась весна.
***
Пребывание в предгорном поселении так и осталось бы одним из самых светлых воспоминаний для обоих, если бы не мелкое досадное происшествие, случившееся на следующий день. Решив поднабраться сил перед восхождением на перевал, эльфа и хэур остались еще на денек — обстановка была на удивление тихой и спокойной, а высокий забор позволял в кои-то веки поспать спокойно, не вскакивая от каждого шороха. Однако к вечеру все изменилось.
Еще засветло на улице послышались громкие голоса, смех, звон оружия. Сигарт выглянул в окно как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как через калитку маршем проходит отряд вооруженных людей. Все они выглядели усталыми, как после долгого перехода. На воинах были рыжие куртки и такого же цвета штаны, некоторые из них носили остроконечные шапки из лисьего меха, другие были вовсе без шапок: в целом — ничем не примечательный отряд людских воинов…
Стоило солдатам войти в дом, как тут же начался гам, обычный для большого сборища голодных мужчин. Тишины как и не бывало. Пришедшие заняли почти все лавки, из обычных постояльцев в каминном зале осталось лишь несколько человек — притихшие, они сидели в углу под стенкой. Тем временем воины громко требовали ужина и вина, каждый кричал что-то свое, голоса сливались в невообразимый гул, в котором невозможно было разобрать ни слова. Хозяйка с тремя служанками едва успевали подавать еду, захмелевшие солдаты то и дело норовили ущипнуть кого-то из девушек.
Постепенно шутки становились все более непристойными, взгляды — осоловевшими, за некоторыми столами уже горланили песни. Вероятно, этим бы они и ограничились, если бы в самый разгар веселья на лестнице не появилась Моав. Солдаты разом обернулись на нее, речи оборвались на полуслове. Да и было чему удивляться — лунные эльфы всегда были редкостью в Галлемаре. В относительной тишине она прошла к единственному незанятому столу и спокойно села. Вдоволь поглазев на эльфу, воины снова принялись за еду и питье, веселье возобновилось.
Больше всех налегали на вино за одним из столов, он стоял почти вплотную к тому, за которым сидели единственные, кроме Моав, постояльцы не из числа новоприбывших. Один из них уже некоторое время тихо беседовал с особо разбушевавшимся солдатом в съехавшей набекрень лисьей шапке и даже успел угостить того несколькими кружками пива. Осушив последнюю, захмелевший вояка кивнул и с грохотом встал из-за стола. Менее пьяные товарищи пытались усадить его на место, но он вырвался из их рук, поправил головной убор и развязно двинулся в сторону Моав. За ним поднялись еще несколько воинов — видно, чтобы поддержать друга.
