Голова медвежонка как специально оказалась у нее под рукой, Находка наклонилась и от всей души чмокнула настойчивый мокрый черный нос, вытерла глаза и продолжила:
— А я его в окошко сразу признала. Все «медведь», да «медведь», а я мигом увидела: не медведь это, а гондыр. Нешто я гондыра от медведя отличить не могу! А этот еще и муками мучался, сердешный… В стране Октября-то их магия с магией Октября-батюшки переплетена-перемешана, как одно единое, а тут нет ее, вот ему плохо и стало. А мое волшебство — оно от хозяина-Октября дается, вот поэтому я и смогла ему помочь… А то бы никак. И сам бы погиб, и людей бы сколько сгубил, страдалец…
— Прости гондыра, брат… — еле слышно прошептал у ног Кондрата Батыр. — Не простишь — жизни гондыру не будет… Совестно… Позорно… Глупый гондыр… глупый… глупый…
— Да что ты, Батыр, не думай даже… — пробормотал наследник рода Медведей, опустился на колени, обнял громадную лохматую, покрытую репьями, струпьями и засохшей кровью голову гондыра и прижался к ней щекой — словно пропавшего родича встретил.
Гондыр заскулил, словно всхлипнул.
Кондрат закрыл глаза и вдохнул запах леса, запах зверя, запах его боли, одиночества, мучений, раскаяния и… чего-то еще… чему названия и имени подобрать не мог, но от чего сладко и призывно защемило сердце, и захотелось смеяться и жить.
— Что ты… что ты… не надо… Бедный ты, бедный… Я не держу на тебя обиды… Не ты один такой… — торопливо и сбивчиво зашептал он в мохнатую щеку, но был уверен, что Батыр слышит его, каждое его словечко, каждый вздох, чувствует каждый взгляд. — Не тебя одного Костей…одноглазый… обманул… И вовсе не глупый ты, а доверчивый… и добрый… Поднимись… Прошу тебя… Нет на тебе вины… Ведь я тебе брат… И ты мне… брат… Я теперь узы наши… чую… Брат… мой…
— Брат… — просветленно выдохнул Батыр и заплакал.
— Брат… — сорвался голос Мечеслава, и он уткнулся лицом в грязную шерсть Батыра и застыл.
— Так, стало быть, наш Кондрат — тот самый недоеденный царевич и есть? — повернулся почему-то к изумленным лукоморцам не менее изумленный Макар в поисках подтверждения.
— П-получается, что так… — растерянно пожала плечами царевна, поспешно отвернулась и мазнула кулаком по глазам.
— А я?!.. — раздался за спиной гондыра возмущенный голос и стук костылей. — А я тогда чего же?!..
— Спиря!..
— Вернее, не чего же, а за что же?..
— Спиря…
— А ведь и верно, — захлопал глазами Иванушка. — А как же портрет… сходство… и родинки… Самое-то главное ведь родинки!.. Это ж всё есть, нам же это не приснилось!..
И тут из нестройных рядов дружины Кыся выступила, теряя порученные свитки, Мыська, пунцовая, как перезрелый помидор, и с потупленным взглядом.
— Это всё из-за меня, дядя Спиридон… Ты прости меня… пожалуйста… — едва слышно шепнула она и опустила голову еще ниже.
— Ты?! — обернулись к ней все, кто был в курсе истории с картиной и дофином.
— Что ж ты на себя-то наговариваешь, девонька, причем тут ты-то? — недоуменно затряс головой дед Голуб.
— Нет, это вправду я виновата…Только я… Когда мы с тетенькой верявой картину с рыбой искали, я ведь ее первая нашла, в закоулке… Гляжу — а парень тот с саблей на дядю Спиридона чуток похож…Но не совсем… И тогда я… ну, чтоб уж совсем походил… как две капли… тому парню угольком родинки подрисовала… и бороду погуще сделала… Нечаянно… Но ведь красиво получилось… шибко похож сразу стал… как настоящий… — и без того тихий, не громче мышиного писка, голосок Мыськи сошел на нет, а подбородок незаметно опустился на грудь.
Ошарашенный Спиридон перевел отчаянный взгляд единственного неподбитого глаза с Мыськи на старика, потом обратно, потом на свой гипс, костыли, лангеты и прочие шины, быстрая инвентаризация трещин, кровоподтеков, шишек и шрамов пробежала в его мозгу, и очи его — и битое, и небитое — невольно увлажнились.
— Ну, спасибо тебе, девочка, — только и смог проговорить он.
И тут из толпы на авансцену вырвалась взволнованная девушка в синей шали и ржавого цвета кургузом тулупчике.
— Спиренька!.. Спиря!.. Так ты, выходит, не царь?..
Гвардеец встревоженно уставился на нее.
— Н-нет… А тебе… царь был нужен?..
— Ду-у-у-урень!.. — кинулась на шею ему невеста, обняла и взволнованно заговорила: — Ты думаешь, я хочу остаться вдовой, еще замуж не выйдя? А уж когда выйду, так уж тем более не хочу! Пусть царствованием занимаются те, кому это на роду написано, а мы себе что-нибудь поспокойнее, полегче да побезопасней выберем. Ты вот, вроде, говорил, что по военной части пойти хочешь?..
— Угу… — хотел ответить что-то более членораздельное Спиридон, но Ластонька ему такой возможности не предоставила.
— Не подглядывайте, — ухмыльнулся Фома и демонстративно повернулся к деду Голубу со штабом переносчиков анналов. — Ты нам, дедуля, вроде что-то рассказать обещал, чего все, кроме тебя, забыли?
Старик намек понял и энергично принялся за просвещение темных народных масс.
— Первые люди, наши предки, что пришли в эти земли, поселились на том самом месте, где сейчас стоит Постол. Предводителя поселенцев звали Мечеслав. Кузнецом он был, рудознатцем. Молодой, да опытный. У своих людей в почете был не за силу, а за ум. Вот пошел он как-то от поселка своего в лес, богатства природные разведывать. Далеко зашел, куда раньше не хаживал. Места незнакомые, идет сторожко, зверья кругом полно. И вдруг слышит — где-то недалеко вроде дерется кто. Он топор в руки — и ходу туда: ежели зазря кого обижают, то помочь надо бедолагам. Выскакивает он из кустов на поляну, и видит — пятеро кабанов матерых на медведя молодого напали, сейчас жизни лишат. Взмахнул он топором своим, закричал, да на подмогу лесному хозяину кинулся. Дого ли, коротко ли битва шла, а одолели они кабанов. Да только и самим им не в копеечку та победа стала. Израненные, лежали они друг рядом с другом, и умирали медленно. Так и конец бы парню пришел, и соратнику его, если бы не нашел их в ту пору Медвежий царь. Видит он — побоище кругом, а посредине человек с сыном его без движения, и кровь их смешалась. Подобрал он и его слуги обоих, в свои покои в чащобе заповедной отнесли, вылечили и сына, и друга его. И предрек Медвежий царь, что с этих пор род Мечеслава и его род будут родными по крови, как братья, ибо в жилах молодого Медвежьего царя, что старому на смену придет, текла теперь кровь человека, а у человека — медвежья. Отсюда свое начало взяли человек-медведь и медведь-человек.
Взгляды толпы — испуганные, недоверчивые, понимающие, благоговейные — устремились на гондыра и царевича, снова стоящих бок о бок, друг за друга, как тогда, восемьсот лет назад.
А старик продолжал:
— Надо добавить, что в те поры, оказывается, война шла между Кабаньим царем и Медвежьим, и положили Мечеслав и молодой медведь на той поляне пятерых сыновей Кабаньего правителя. И стал Кабаний царь и весь его род заклятым врагом роду Мечеслава, и поклялся отомстить страшно. И вот однажды в поселке, откуда ни возьмись, появилась девушка невиданной красы. Все парни да мужики глаз оторвать от нее не могли, а она ни на кого не глядела — только на Мечеслава, ровно свет он у нее в окошке единственный. И так, и эдак она его обхаживала, чтоб женился на ней… А он долго думал, подумывал, раздумывал… ведь невеста у него была уже! — да как затмение, как морок какой на парня нашел. Сам не понял, как, но согласился он в конце концов. Назначили свадьбу. Девушка довольная бегает-суетится, люди веселые — набольшего женят! — а самому парню в деревне не сиделось. Ровно душа не на месте. И что-то в лес его потянуло за день до свадьбы. И недолго ходил, а попался ему почти с деревней рядом медвежонок без матери. Пожалел его Мечеслав, принес в деревню, в дом, обогрел, накормил, напоил, спать уложил… Свадьба наутро. Гости наряженные, невеста цветет, музыканты играют — праздник, да и только! Весь день пировали-гуляли прямо на улице, по костейскому обычаю, чтобы никто обделенным да незваным себя не чувствовал в такой день, а вечером в дом к мужу пошли. Да едва молодая жена порог переступила, как набросился на нее тот медвежонок, зубами вцепился, когтями дерет… Люди ахнули, бить его хотели, и тут вдруг девица-красавица на глазах у всех свиньей дикой обернулась!.. Не простая это девушка, а дочь Кабаньего царя была. За братьев отомстить хотела, в первую ночь их погубителя порешить рассчитывала. Ну, уходили ее, конечно, всем миром… с медвежьей помощью. Но, умирая, она прокляла род Мечеслава. Провизжала она, что с этих пор старший сын главного врага кабанов не будет до совершеннолетия доживать, как сыны ее отца не дожили. Закручинился тут Мечеслав, пригорюнился… Да пришел в деревню через неделю погостить ни кто иной, как сам Медвежий царь. Рассказал ему Мечеслав, как дело сложилось. Покачал царь головой — не обойти, не снять такое проклятье, да и снова как повторения такого несчастья избежать? Но придумал он выход. Постановил он, что с этих пор, если задумает старший наследник Мечеслава жениться, то должен он в лес идти. Там найдет он медвежонка-сироту, которого в дом принести должен, и поглядеть, как встретит звереныша его невеста, и как — он ее. Если все хорошо, то после свадьбы они медвежонка этого усыновить должны, и станет он им старшим сыном. А к восемнадцати годам медведи уже стариками считаются, и смерть для них не наказание, а зима жизни. Так и проклятие они обошли, и невесту на чистоту намерений проверяли. А еще с тех пор повелось, что как смена правителей в стране ожидается, так и в лесу — новая схватка. Самый матерый, самый сильный, самый злой самец расти начинает до такого вон чудища, и ищет Медвежьего царя, чтобы схватиться в поединке. Ну, и наследника-Медведя не обходит стороной.
