— Выходит, гондыры родом из северной части страны? — уточнил Иван.
— Отсюда, — подтвердил дед, быстро проконсультировавшись с неким пергаментом в руках у Снегирчи, и пролжил:
— Когда нашествие кочевников полным ходом пошло, и одолевать они стали, половина костеев ушли в южные леса, в страну Октября, как ее называли те, кто там раньше обосновался. И гондыры с ними ушли — от чужой темной магии пришельцев. Не по нутру она им пришлась. А на новом месте они с Октябрем сжились, сдружились, защитниками леса стали, как и здесь были.
— А кабан, старшие сыновья царей?..
— Это все держалось на магии гондыров, Макар. Они ушли — и магия ушла с ними. За время ига традиции и обычаи оказались забытыми. А сейчас, когда гондыр вернулся, всё вернулось к жизни вместе с ним. И гигантский кабан при смене правителей рода Медведей, и медвежонок-сирота в лесу перед свадьбой, и…
— Погодите-погодите! — вытаращила глаза Серафима. — Так это что же получается? Что медвежонка мы тогда не случайно нашли?!..
— Получается, что нет, — улыбнулся в морщинки историк.
— Тогда у меня следующий вопрос к Конд… к Мечеславу, — весело повернулась она к Медведю. — Почему нас до сих пор не пригласили, и когда свадьба?
— И с кем? — вперила в заалевшую физиономию новоявленного царевича взор, а руки — в боки, Находка.
— Так… я… это… я… думал… то есть, хотел…
— С кем — с кем? — ледяным голосом уточнила она, и воздух вокруг Мечеслава и гондыра взвихрился и заискрился снежной изморосью.
Недели, проведенные в метаниях, сомнениях и неведении для нее бесследно не прошли.
Не собиралась она спускать их просто так и Мечеславу.
— Я… но я же не знал… — умоляюще устремил на октябришну сконфуженный взгляд Медведь, понял, что не такого ответа от него ждали, сглотнул нервно[192], и выдавил: — С тобой?..
— А меня ты спросить не хотел? — ученицу убыр не так легко было успокоить.
— Х-хотел… — сконфуженно, словно повар элитного ресторана, пойманный за применением бульонных кубиков, втянул голову в плечи костейский царевич. — Но не решался… И, к тому же, я тогда был никто… бывший умрун… из ниоткуда… ни дому, ни лому… ни ремеслу не учен… Кому такой жених нужен… А сейчас… когда всё так обернулось…Я хотел… но подумал… а вдруг и ты тоже… как Ластонька… тоже… ну… не захочешь…
Бывший солдат бросил украдкой взгляд на счастливую парочку слева — Спиридона и Ластоньку, собрался с мыслями и духом, и проговорил:
— А сейчас я даже не знаю, с чего начать…
— Начни с одного простенького вопросика, — ласково прервала друга Сенька.
— А она не?.. — жалобно глянул на нее Мечеслав.
— А ты проверь.
Царевич помялся, откашлялся, взглянул на гондыра в поисках поддержки, и неожиданно получил ее.
Батыр бережно обнял его громадной лапищей, слегка пожал за плечи, так, что косточки хрустнули, и ободряюще кивнул:
— Давай.
И Мечеслав набрал полную грудь воздуха, устремил отчаянный взгляд на надувшуюся, грозно скрестившую руки на груди Находку, и выдал.
Всё, что думал, всё, что не договаривал этот месяц, всё, что рисовалось ему в сокровенных мечтах, словно прорвало дамбу в единый миг и хлынуло на онемевшую от неожиданности и полноты чувств октябришну, переворачивая с ног на голову и снося все обиды и колебания, как цунами сносит карточные домики…
На площади было слышно, как падает снег.
Минут через десять жених сообразил, что кроме возлюбленной ему, затаив дыхание, внимали еще несколко тысяч благодарных слушателей, осекся и устремил сконфуженный взор себе под ноги.
— Так ты… выйдешь за меня замуж?.. — еле слышно прошептал он, и многотысячная толпа тут же подхватила его слова, и принялась тихо, но проникновенно скандировать:
— Вы-хо-ди!.. Вы-хо-ди!.. Вы-хо-ди!..
И ученица убыр, ощутив вдруг на себе внимание целого города, запунцовела, как маков цвет, заробела, стушевалась, и только и смогла, что выдавить на грани слышимости «Д-д-да…».
И была тут всеобщая радость, и много криков, подбрасываемых в небо шапок, отбитых спин и спонтанных признаний в любви.
А после была коронация — надутый от важности момента Коротча перевязанными после предыдущей попытки руками опустил на голову молодого Медведя корону и торжественно огласил заученную наизусть надпись на ее внутреннем ободе.
И когда наступил всеобщий апофеоз счастья и довольства, из толпы неуверенно, но с надеждой переглядывающихся дворян выступила помятая, потрепанная, но чрезвычайно разгневанная графиня Брендель и предъявила на всеобщее обозрение прикорнувшего в ее рукавичке белого крота.
— Ну, что, вы довольны? — резким, почти пронзительный голосом вопросила она, и народ притих. — Вы получили то, что хотели: нашу корону, власть, богатое царство, или что там еще! А он?.. Мой бедный Аспидиск?.. Да, он сжульничал — не от большого ума! — но за это так жестоко не наказывают!
Но, не успели герои дня устыдиться того, что за своими радостными хлопотами напрочь позабыли о беде сварливого, вздорного, недалекого, но всё же земляка, как толпа дворян снова раздвинулась, выпуская вперед бабушку Удава с неизменной трубкой в одной руке и ридикюлем из кожи василиска — в другой.
— Вы совершенно правы, милочка, — стальным контральто пророкотала она, и под ее бронебойным взглядом графиня тихо пискнула, сделала шаг назад, и едва не выронила рукавицу вместе с супругом. — За хитрость и глупость так не наказывают. Так наказывают только за попытку убрать с дороги любой ценой своих конкурентов.
— Что?!?!?!..
— Да, и это печальная правда, как она есть. И к точно такому же выводу мог прийти любой трезвомыслящий человек, обладающий таким же набором фактов, как я, достаточным количеством времени для размышлений, и терпением.
— Это… это неправда!.. — беспомощно озираясь в поисках возможных союзников, попробовала защищаться графиня, но тщетно.
Трепетавшие еще пару часов назад при одном ее хмуром взгляде дворяне сделали вид, что не знакомы с ней.
— Я докажу вам. Разрешите, ваше величество? — повернула она отягощенную вычурной шляпой голову к Мечеславу, и тот молча кивнул.
— Давайте тогда начнем по-порядку, — невозмутимо повела одетыми в соболя плечами баронесса Жермон и начала загибать длинные наманикюренные пальцы.
— Во-первых, случай на охоте на кабана. Что бы ни пытался нам внушить его светлость, оруженосец моего внука Сомик своими глазами видел, как сей доблестный солдат гвардии Спиридон сражался с мед… с гондыром?.. хоть сначала убежал от него, как все. Если бы он вызвал этого… гондыра… чтобы тот задрал барона Бугемода, как намекал нам граф, зачем от него убегать, а потом прогонять? И не забываем загадочный взрыв замка арбалета! Волшебство, да и только, как вы считаете? И, кроме того, Сомик, когда сидел на дереве, видел, как после ухода гондыра от их лагеря к городу убегал незнакомый человек. И запомнил его, что немаловажно.
— И, по-вашему, это доказывает, что мой супруг — злодей? — с несколько оживившимся негодованием пошла в контрнаступление графиня Брендель.
И прошла ровно один шаг.
— Нет, не доказывает, — холодно улыбнулась матриарх и спокойно продолжила.
— Разрушение замка могло быть несчастным случаем или дурной умыслом человека, владеющего… нестандартными спобоностями, назовем это так. Но оставим это и перейдем к следующему происшествию. А именно — к покушению на жизнь барона Дрягвы.
— На него покушались?! — изумились лукоморцы, гвардейцы и чета монархов страны Костей.
— Да, мы никому об этом не рассказывали, — опустила глаза баронесса. — Ночью злоумышленник пробрался к нему в опочивальню и разбил под одеялом его грелку. В рост человека, — добавила она, и смешки мгновенно стихли. — Тот, кто это сделал, попытался навести нас на мысль, что это дело рук одного большого, сильного человека, ловко орудующего шестопером.
Все глаза метнулись на Спиридона.
Тот оскорбленно фыркнул.
— На ковре остался след грязного сапого огромного размера. Судя по описанию барона, если бы уважаемый гондыр носил обувь, я бы подумала, скорее, на него. Но несостоявшийся убийца не учел того, что вся улица напротив дома Дрягв мощеная, и грязи на ней нет. Но если бы даже она и была, то на карнизе, по которому он попал в покои, остались бы отпечатки грязных сапог. А карниз — Сомик проверил лично по моему приказу — был чист. Да и барон утверждал, что заметил только один след. А вы пробовали когда-нибудь вычистить вовер, по которому прошлись в грязных сапогах? — вдовствующая баронесса вызывающе уставилась на испугано замотавших головами дворян.
— Я тоже нет, — удовлетворенно продолжила она. — Но я видела, как это делают. И с полной ответственностью заявляю, что ковер, на который ступили в такой обуви, грязный весь! И не заметить это невозможно, если вы, конечно, не привыкли жить в хлеву! Значит, приходим к выводу, что след этот был ложный, и его оставили нарочно, чтобы сбить нас с толку.
